– Жмурки, – прошептала она. – Ваши руки… как в игре.
Детская игра. Развлечение в загородных домах. Одному игроку завязывают глаза, и он пытается определить, кто перед ним, просто ощупывая его. Словно Дьявол не запомнит Фелисити Фэрклот на ощупь на всю оставшуюся жизнь.
– Закройте глаза, – сказал он.
Она помотала головой.
– В жмурки играют не так.
– Я не играю в жмурки.
Она посмотрела ему в глаза.
– Нет?
Только не в эту минуту.
– Закройте глаза, – повторил он.
Она послушалась, и он придвинулся совсем близко, наклонился над ней и прижался губами к ее уху.
– Скажите мне, что вы чувствуете.
Он слышал, как это на нее действует – дыхание застревало у нее в груди, рывками вырывалось изо рта, словно она с трудом набирала воздух.
Дьявол понимал ее ощущения, в особенности когда одна ее рука поднялась и замерла над его плечом – она дразнила, не прикасаясь. Он заговорил снова, позволив себе дышать на ее высокую скулу, в то место, куда так хотел ее поцеловать.
– Фелисити, прекраснейшая из всех… – прошептал он. – Что вы чувствуете?
– Я… – начала она, а затем: – Мне больше не холодно.
Да уж, Дьявол представить не мог, чтобы она все еще мерзла.
– Но что вы чувствуете? – снова спросил он.
– Я чувствую… – Ее рука упала ему на плечо и словно обожгла его огнем. Он с трудом подавил стон. Взрослые мужчины не стонут, когда женская рука слегка задевает им плечо.
Даже если это пламя, жаркое и невозможное в ледяной комнате.
– Что вы чувствуете?
– Думаю, это…
«Скажи это, – мысленно твердил он, вознося молитву Богу, который отрекся от него десятилетия назад, если вообще когда-то благословлял. – Скажи, и я дам это тебе».
Возможно, он произнес это вслух, потому что она ответила; найдя своими прекрасными карими глазами, черными в темноте, его глаза, впившись пальцами в плечо, положив другую руку ему на грудь, она прошептала голосом, полным изумления и уверенности одновременно:
– Желание.
– Да, – отозвался он, склоняясь над ней, притягивая ее к себе и все же умудряясь удержаться от поцелуя. – Я тоже его чувствую.
Ее глаза закрылись, длинные черные ресницы, как мазок сажи, легли на фарфоровую кожу, светящуюся в эфемерном ледяном свете. Затем снова открылись. Она нашла его взгляд и прошептала:
– Отопри меня.
Слова показались одновременно странными и невероятно точными, и Дьявол сделал так, как она приказала. Запустив пальцы ей в волосы, он большим пальцем погладил ее по щеке, прикоснулся к губам – раз, два, нежно, наслаждаясь ощущением прикосновения. Ее губы были такими мягкими и невозможно сладкими!
Он приподнял голову так, чтобы расстояние между ними оставалось минимальным, но достаточным, чтобы она открыла глаза. Ее пальцы впились в ткань его рубашки, потянули, желая вернуть его обратно.
– Дьявол?
Он покачал головой, не в силах сдержаться.
– Когда я был мальчиком, – прошептал он, наклоняясь, чтобы еще раз попробовать ее на вкус, лизнуть легонько, – я прокрался на майскую ярмарку в Гайд-парке. – Еще один поцелуй, на этот раз дольше, закончившийся вздохом, очаровательным, как грех. Он поцеловал ее в щеку, затем в уголок рта, туда, где пряталась ямочка, позволил языку задержаться на этом месте до тех пор, пока она не потянулась к нему. Дьявол чуть отодвинулся, внезапно захотев, чтобы она дослушала его рассказ. – Там была палатка с накрученной на палки сахарной ватой, белой и пушистой, как облака – я никогда не видел ничего подобного.
Фелисити смотрела на него. Он наклонился, чтобы нежно ее поцеловать. Он был не в силах удержаться и не лизнуть ее пухлую нижнюю губу, восхищаясь тем, как та обмякла от его прикосновения, как ее рот открывается ему навстречу.
– Дети требовали это лакомство, – прошептал он, – и родители, развлекающиеся от души, были куда щедрее обычного.
Она улыбнулась.
– И кто-то купил его вам?
– Никто никогда ничего мне не покупал.
Ее улыбка увяла.
– Я смотрел, как дюжины других детей получали лакомство, и ненавидел их за то, что они знали, каковы эти белые облака на вкус. – Он помолчал. – Я чуть не украл одно.
– Чуть?
Прежде чем он успел, его прогнали ярмарочные охранники.
– Долгие годы я твердил себе, что мое представление об этом лакомстве гораздо лучше, чем то, каково оно на вкус.
Она кивнула.
– Расскажите же мне о вашем представлении.
– Понимаете, оно даже близко не могло вкусом походить на то, что я себе воображал. Не могло быть таким сладким, таким грешным, таким восхитительным. – Он еще немного приблизился к ней и теперь шептал ей прямо в губы. – Но ты… – Он скользнул губами по ее рту, это было словно прикосновение к шелку. – Ты, Фелисити Фэрклот, как раз можешь быть всем этим сразу. – Еще одно прикосновение, с ее губ сорвался легкий стон, и ему захотелось творить с ней порочные, чудесные вещи. – Ты должна быть больше, чем все это.
Ее пальцы сжались, грозя прорвать рубашку.
– Дьявол…
– Вместо того облака я собираюсь украсть тебя, – произнес он, зная, что она воспринимает эти слова как часть его рассказа, а не как правду, которой они являются. – Я собираюсь украсть тебя, – снова признался он. – Собираюсь украсть и сделать моей.
– Это не будет кражей, если я сама на нее соглашусь, – прошептала она в ответ.
Глупая девчонка. Конечно, будет. Но его это не остановит.
Глава шестнадцатая
Она была такой сладкой, головокружительной, и роскошной, и нежной, как та сахарная вата много лет назад. Она была грех и страсть, свобода и наслаждение, и что-то большее, и что-то худшее, и он пропал, ощущая ее губы и ее вкус, когда она открылась ему, словно ждала его всю жизнь.
Фелисити Фэрклот была само совершенство – Дьявол впервые попробовал, что это такое.
На вкус она как обещание.
Она вздохнула, и он застонал, притягивая ее ближе к себе. Его пальцы запутались в ее волосах, а она прикоснулась к грубой щетине у него на щеках, царапнула ее ногтями и притянула к себе его голову, словно всю жизнь ожидала этого поцелуя и считала, что он того стоит.
Проклятье, Дьявол тоже хотел, чтобы он того стоил.
Он обнял ее одной рукой и прижал к себе так быстро и крепко, что она ахнула. Наконец он оторвался от ее губ и сказал:
– Я хотел вот так обнять тебя еще раньше, когда мы наблюдали за отправкой груза.
