– Вы разговариваете сама с собой, – сказал герцог, глядя на нее. Его янтарные глаза видели гораздо больше, чем ей хотелось. – Я буду не первым, кто вас целует, верно?
– Не вижу, каким боком это вас касается, – дерзко ответила девушка. – Я тоже буду не первой, кого вы целуете.
Он ничего не ответил, просто взял ее за руки и повернул так, что она оказалась спиной к живой изгороди, которую он столько времени находил невероятно захватывающей. Расположив ее таким образом (по непонятно какой причине), он занялся насущным делом – наклонился и прижал свои губы к ее рту.
Это оказалось… невыразительно. Губы его были твердыми, теплыми и совершенно неподвижными. И не только в том смысле, что от поцелуя в ней ничего не шевельнулось. Они в буквальном смысле слова не двигались.
Он плотно прижал губы к ее губам и целовал ее так, словно был статуей. Красивой статуей, надо признать, но все равно каменным изваянием.
Это даже близко не походило на то, что она испытала с Дьяволом.
Это осознание едва в ней сформировалось, как он поднял голову и выпустил ее, словно обжегся – причем не в мотыльковом смысле слова – он не был опален. А в том, которое подразумевает медицинское вмешательство.
Посмотрел сверху вниз и сказал:
– Судьба – жестокая штука, леди Фелисити. В другое время, в другом месте вам мог бы встретиться герцог, который любил бы вас сверх всякой меры.
Прежде, чем она успела ответить, он отодвинул ее с дороги, быстрым шагом подошел к изгороди, раздвинул ветви и сунул туда длинную руку.
Он сумасшедший.
Определенно.
Фелисити сделала робкий шажок в его сторону.
– Гм… герцог?
Он что-то буркнул в ответ, наполовину погрузившись в куст.
– Рискуя показаться слишком нахальной, могу я спросить, что вас так заинтересовало в живой изгороди?
Она не знала, что он может ей ответить. Например, сказать, что изгородь напоминает ему кого-то или что-то – то, что превратило его в такого странного человека, чем бы оно ни было. Или, к примеру, скажет, что у него склонность к живой природе – в конце концов, всему Лондону известно, что он отшельник и провел всю свою жизнь в деревне. Она бы не удивилась, скажи он, что ему очень нравится какой-то особый вид птиц – или сорняков, что растут под кустом.
Но она совершенно не ожидала, что он извлечет из живой изгороди мальчика.
У Фелисити от удивления открылся рот, когда герцог Марвик выпрямился и поставил мальчишку на ноги.
– Вы знаете нашего шпиона?
На вид мальчику было не больше десяти-двенадцати лет. Высокий, худой, как бобовый стебель, с перемазанным сажей лицом, в кепке, надвинутой на лоб. Она шагнула вперед и приподняла козырек, вглядываясь в глаза, синие как море и такие же непокорные. А затем помотала головой.
– Нет.
Герцог обратился к мальчику.
– Ты следишь за мной?
Мальчик не произнес ни слова.
– Нет, – сказал герцог. – Если б ты следил за мной, то не в саду. Ждал бы у парадной двери, когда я выйду. Ты следил за леди Фелисити, так?
– Ниче я те не скажу, – сплюнул мальчишка.
Сердце Фелисити заколотилось.
– Ты из трущоб.
Брови герцога взлетели вверх, но он ничего не сказал.
Промолчал и мальчик, но ему и не требовалось говорить. Фелисити не нуждалась в подтверждении. Ее охватило что-то вроде паники. Паники и отчаяния.
– Он жив? – спросила она и увидела, что мальчик решил не отвечать. Она наклонилась, глядя ему прямо в глаза. – Жив?
Едва заметный кивок.
Волна облегчения.
– А остальные?
Дерзко вздернутый подбородок.
– Маненько продырявлены, но ниче, живы.
Она на мгновение закрыла глаза, собираясь с духом. Затем проговорила:
– У меня послание твоему хозяину, – сказала она, глянув на герцога. – Передай ему, что скоро я выйду замуж, поэтому больше не нуждаюсь ни в его заботе, ни в твоей. Понял?
Мальчик кивнул.
– Как тебя зовут? – ласково спросила она.
– Брикстон, – ответил он. Девушка нахмурила лоб, услышав такое странное имя, и ребенок тут же занял оборонительную позицию. – Это место, где он меня нашел.
Фелисити кивнула, с неприязнью ощутив, что в груди все сжалось.
– Тебе лучше вернуться домой, Брикстон. – Она посмотрела на герцога. – Отпустите его.
Марвик глянул на мальчика так, словно только что заметил, что удерживает его на весу, и сказал:
– Смотри, не забудь рассказать ему про поцелуй.
Он поставил Брикстона на землю, и мальчик метнулся, как молния, перемахнул через забор и исчез. Фелисити смотрела ему вслед дольше, чем следовало.
С тоской. Точка.
В конце концов она повернулась к герцогу, которого, похоже, такой поворот событий не удивил. Более того, в его карих глазах появился блеск, которого не было раньше. Что-то похожее на удовлетворение, хотя с какой бы стати? Бессмыслица. Фелисити глубоко вздохнула.
– Спасибо.
– Не хотите рассказать мне о хозяине мальчика?
Она помотала головой.
– Не хочу.
Он кивнул.
– Тогда скажите мне вот что. Прав я был или ошибся?
– Насчет чего?
– Насчет того, что нашему дозорному стоит передать ему сообщение о поцелуе.
На несколько секунд Фелисити позволила фантазии разбушеваться, допустила мысль о том, что Дьявола заденет сообщение о ее поцелуе с герцогом. Что его расстроит оглашение в церкви. Что, возможно, он начнет переживать, когда узнает, что она вернулась домой (после того, как он вышвырнул ее) и решила жить дальше с другим мужчиной. Что он пожалеет о своем поступке.
Но это всего лишь не более чем фантазия.
Девушка посмотрела в глаза жениху.
– Вы ошиблись.
Глава восемнадцатая
Он пришел сказать ей, что нельзя использовать его мальчиков как посыльных.
Он пришел сказать ей, что у него в жизни полно куда более важных вещей: ответственностей, намного перевешивающих заботы заскучавших пристенных фиалок – взломщиц замков, на которых у него нет времени и которые ему не интересны.
Он пришел сказать, что не принадлежит ей, пусть она даже и не думает.
А вовсе не потому, что Эван ее поцеловал.
А если он и пришел из-за того, что Эван ее поцеловал, так вовсе не ради Фелисити. А потому что знает своего брата достаточно хорошо, чтобы понимать – Эван пытается что-то доказать. Пытается передать Дьяволу собственное послание, мол, его брак и наследник уже у него в руках.
