Ее глаза обожгло слезами – от обращения к тем детям, которых она не хочет, если они не будут общими с мужчиной, которого она любит. С этим мужчиной, которого она любит.
– Вы хотели правды, Фелисити Фэрклот, так вот она. Я настолько ниже вас, что пачкаю вас даже своими мыслями.
Она вздернула подбородок.
– Это неправда!
Разве он не видит, как великолепен? Не понимает, что стоит десятка мужчин? Что он сильнее, и мудрее, и остроумнее всех, кого она когда-либо знала?
Тут он протянул к ней руку, провел пальцами по щеке, и эта ласка показалась ей прощанием. Она схватила его за руку и повторила:
– Дьявол, это неправда.
– Я совершил ошибку, – сказал он так тихо, словно его голос унесло ветром.
Его слова наполнили Фелисити печалью.
– Это не ошибка, – проговорила она. – Это самое лучшее, что со мной когда-либо случалось.
Он покачал головой.
– Ты никогда меня не простишь, – произнес он, глядя на нее. – Никогда, если это лишит тебя той жизни, какую ты заслуживаешь. Не ищи меня больше.
Дьявол опустил руку и пошел прочь. Фелисити смотрела ему вслед, желая, чтобы он обернулся. Убеждая себя, что если он обернется, это будет что-то значить. Если он обернется, она ему не безразлична.
Он не обернулся.
И тогда разочарование и обида выплеснулись наружу.
– Почему? – крикнула она ему вслед, злясь все сильнее с каждой секундой. Ненавидя его и саму себя за то, что он ее обнажил и заставил поверить, будто она что-то значит – а потом оставил, словно она всего лишь послеобеденное развлечение. Словно она вообще ничто.
Он остановился, но не оглянулся.
Она не сдвинулась с места, не желая бежать за ним. Даже у пристенной фиалки есть гордость. Но все равно позволила себе выкричать свое разочарование.
– Почему я? Зачем ты дал мне ощутить вкус этого? Вкус тебя? Твоего мира? Зачем ты дал мне это, а потом сразу отнял?
Становилось все труднее разглядеть его в угасающем свете, и она гадала, ответит ли он ей. А когда он ответил, то сделал это так тихо, что она сомневалась, хотел ли он, чтобы она его услышала. Понимал ли, что ветер донесет до нее его слова так же, как это делала скамья.
– Потому что ты слишком много значишь для меня.
А затем он исчез в темноте.
Глава двадцатая
Фелисити его послушалась.
Она не стала его разыскивать, не стала больше врываться в его контору и на склад, и никто из его дозорных не видел ее в Ковент-Гардене. Более того, Брикстон, вернувшийся на свой пост возле Бамбл-Хауса, неизменно сообщал, что после того, как Дьявол оставил ее одну в саду, она больше никуда не ходила.
Даже письмо ему отправлять не стала.
Прошло три дня, а Фелисити и в самом деле оставила его в покое, и Дьявол внезапно понял, что с каждой секундой становится все более одержим ею.
Возможно, этого не случилось бы, не ответь он на ее приглашение, переданное через Брикстона. Возможно, он смог бы игнорировать ее, если бы не те поцелуи в саду. Если бы ему не запомнился ее голос, донесшийся до него на той шепчущей скамье. Если бы он не знал, что она смеется, когда кончает.
Она смеется, когда кончает.
Он еще никогда не видел женщины, вот так отдающейся наслаждению. Так полно, так всецело, что наслаждение выплескивается из нее чистой, неподдельной радостью. До конца своей жизни он будет помнить ее смех в саду, разделенный лишь с ним, закатным солнцем и деревьями.
До конца жизни он будет мечтать о вкусе и смехе ее наслаждения. Она его погубила.
Он провел три дня, делая вид, что не обращает внимания на воспоминания о ее наслаждении, ее восхитительном, раскатистом смехе.
Вечером третьего дня, в конце концов поняв, что это бесполезно, Дьявол ушел из конторы, чтобы встретить на Темзе последний груз льда. Солнце почти закатилось, посылая в небо над Лондоном золотые и пурпурные лучи. Начался высокий прилив.
Дьявол пересек Флит-стрит и, глянув на часы, направился к докам. Десять минут десятого. Он отметил, как тихо в тавернах, где завсегдатаями были лондонские докеры, большинство из которых сегодня вечером нашли себе работу: суда подходили к причалам и покидали их, пока прилив был высок, и было пространство для маневра кораблей. Когда начнется отлив, сдвинуть их с места будет невозможно. Придется ждать двенадцать часов, а в судоходстве время – деньги.
Он спустился к реке, держа в руке свою трость, и прошагал вдоль доков еще сотню ярдов до большого причала, который Бесперчаточники арендовали в те вечера, когда получали груз. Огромный корабль вырисовывался черным контуром на фоне серого неба. Он только что пришвартовался, наполовину погрузившись в воду из-за своего груза – сто пятьдесят тонн льда, добрая часть которого растаяла в трюме.
Уит уже был там. Его черная шляпа была низко надвинута на лоб. Пальто развевалось на ветру. Рядом стояла Ник. Норвежка просматривала накладные, игнорируя нервный взгляд капитана корабля.
– Согласно бумагам, все здесь, – сказала она. – Но нельзя быть уверенными, пока сами не посмотрим.
– Долго? – спросил Уит, в знак приветствия дернув подбородком в сторону Дьявола.
– Если повезет, закончим к вечеру среды. – Значит, через две ночи. Если мы начнем откачивать талую воду из трюма прямо сейчас, то должны закончить к тому времени, как начнется новый прилив.
– Две ночи и ни минуты дольше, – проворчал Уит. – Нельзя рисковать и оставлять его тут без серьезной охраны дольше.
Двенадцать человек будут охранять груз, пока из трюма откачивают воду, потому что других вариантов нет – невозможно добраться до груза, пока трюм заполнен тающим льдом. Но доки находятся в низине, и охрана не сможет защитить здесь ни груз, ни самих себя так надежно, как этого требуют Бесперчаточники.
– Ну что ж, две ночи. Я предупрежу парней, что им придется намочить сапоги.
Ник кивнула капитану, отпуская его обратно на корабль.
– Еще нам потребуется дополнительная охрана для перевозки товара на склад, – сказал Дьявол, постукивая тростью по доскам причала. – Я не хочу подвергать риску еще один груз.
– Я уже отдала распоряжения.
– Отличная работа, Ник.
Норвежка слегка наклонила голову, давая понять, что благодарна за похвалу.
– В особенности потому, что Дьявол тут пальцем о палец не ударил, – добавил Уит.
Дьявол посмотрел на него.
– И что это значит?
– Ты провел две недели, сюсюкая с девчонкой.
– Какого черта ты за мной следишь?
Уит отвел взгляд, уставившись в настил причала.
