– Да, – сказала Фелисити, обхватив пальцами его затылок и удерживая его так.
Затем он поколдовал над корсетом, и ее груди вырвались на свободу, в ночь, и холодный воздух овеял кожу. Она снова ахнула, а он негромко рассмеялся ей в плечо, лаская напрягшиеся соски, затем поднял голову и одно мгновенье пылающим взглядом смотрел ей в глаза, затем перевел его ниже. Губы его сделались мягче, когда он завладел ее ртом, а она изогнулась под ним, требуя больше внимания. Больше его прикосновений.
Больше его самого.
И он дал ей это, опустил голову, обвел языком один торчащий сосок, затем сомкнул на нем губы и нежно пососал. Он сосал твердеющий сосок до тех пор, пока она не закричала вслух, впиваясь пальцами в его безупречный затылок, удерживая его на месте, словно никогда больше не собиралась отпускать.
Она бы и не отпустила, не зарычи он во время этой долгой, ритмичной ласки. Не скользни его рука под юбкой выше. Не подайся она бедрами навстречу этой руке, прижимаясь к ней. Не отвлеки его это движение от поцелуя. Он оторвался от ее губ, тяжело дыша.
– Иисусе, Фелисити. Ты на вкус как грех.
Он качнул бедрами ей навстречу, и глубоко внутри у нее зародилась боль; от его близости ей стало и хуже, и лучше одновременно.
– Девон, – выдохнула она. – Мне нужно…
– Знаю, любовь моя. – Он приподнялся, быстро снял с нее платье, а с себя жилет, а затем снова лег сверху, скользя ладонями по обнаженной коже. – Ты не замерзла?
Она засмеялась. Просто не смогла сдержаться. Сама мысль о том, что можно замерзнуть с ним…
– Нет. Я пылаю.
Он снова нашел ее губы.
– Господь свидетель, это правда.
Она поймала его ладонь, погладила пальцы и отдернула руку, нащупав холодный металл. Осторожно провела большим пальцем по каждой из холодных металлических полосок и спросила:
– А это откуда?
Он проследил за ее взглядом, и на лице его появилось удивление, словно за долгие годы он забыл про кольца. А затем улыбнулся.
– В Гардене жил человек, который их делал. Ни у кого не было денег на золотые, но серебро купить было можно. Все бойцы носили эти кольца… как демонстрацию силы. Успеха на ринге. – Он указал на кольцо на большом пальце. – Вот это с того раза, когда я впервые сломал нос. – На второе, на безымянном. – Это, когда я впервые отправил парня в нокаут. – Показал на третье, на указательном. – Это с последнего раза, когда я дрался, потому что пришлось.
Он согнул пальцы раз, другой, сжал увесистый кулак.
– Я о них даже не задумываюсь никогда.
Она поднесла его руку к губам, по очереди поцеловала каждое серебряное кольцо.
– Доказательства твоей отваги.
Он зарычал, притянул ее к себе, чтобы поцеловать как следует, а она воспользовалась возможностью провести руками по его рубашке и вытащить ее из брюк, стремясь оказаться как можно ближе к нему.
Сунула руки под рубашку, погладила гладкую, теплую кожу, отчаянно желая быть еще ближе. Немедленно.
– Дьявол.
– Знаю, – повторил он.
И он действительно знал. Знал ее тело лучше, чем она могла вообразить. Знал места, которые ныли от жажды его прикосновений, кожу, жаждущую поцелуев. Его пальцы теребили затвердевший сосок одной груди, пока он лизал ее шею – раз, другой, третий, и ее пронизывало наслаждение.
Фелисити закричала в ночь, жаждущая, раздосадованная, отчаянно желавшая его.
Он замер, и она открыла глаза. Он смотрел на нее, и что-то чудесное таилось в его красивых янтарных глазах.
– Крыша оказалась превосходным выбором.
Она наморщила лоб.
– Почему?
Он нагнулся и втянул горячий, дивный, сладкий сосок в рот. А когда она закричала от наслаждения, отпустил, прижался лбом к ее лбу и ответил:
– Потому что, когда ты кричишь в ночи от удовольствия, ты можешь делать это так громко, как захочешь.
Фелисити вспыхнула.
– Я не буду больше кричать.
Он подался к ней бедрами, прижался своей твердой частью к самым ее мягким местам.
– Может, и нет. Может, ты будешь смеяться.
Румянец сделался багровым.
– Я не хотела смеяться…
Дьявол покачал головой.
– Даже не вздумай извиняться за это, любовь моя. Я умру, слыша этот твой смех. Он – чистое наслаждение. Это было великолепно. – Он снова ее поцеловал. – Все, чего я хочу – снова вызвать этот смех.
Она закрыла глаза, чувствуя, как в душе сражаются смущение и желание.
Желание победило.
– Я хочу, чтобы ты снова его вызвал. – Она опять приподняла бедра, наслаждаясь шипящим ругательством, вырвавшимся у него в этот момент. Если такое вообще возможно, твердое его естество сделалось еще тверже. И длиннее. – Но на тебе одежды куда больше, чем мне хочется.
Он что-то согласно проворчал, скатился с нее, поднялся на ноги и стянул с себя рубашку. За ней последовали сапоги и брюки. Его движения казались совершенно естественными, словно он чувствовал себя в своем теле невероятно комфортно. Да и как могло быть иначе? Оно само совершенство. Она могла бы часами им любоваться.
Когда он остался совершенно обнаженным и собрался снова лечь рядом, Фелисити подняла руку.
– Погоди!
Он замер, глядя на нее голодными, пылающими глазами.
– Что такое?
Она села, закутавшись в пальто.
– Я хочу посмотреть.
Эти слова его преобразили. Он наклонил голову. Провел рукой по коротко остриженным волосам, и это движение ярко продемонстрировало совершенство его рук и плечей. У Фелисити пересохло во рту, когда он провел рукой по шее, затем скользнул по груди, слегка ее потер и опустил руку вниз.
– Смотри, сколько угодно, моя госпожа.
Она вальяжно повела рукой, как королева, приказывающая повернуться, и он чудесным образом повиновался. Затем усмехнулся и вернулся в первоначальное положение.
– Ты уже решила, что со мной делать?
Ее дразнило воспоминание о той первой ночи в его спальне. «Я никогда толком не понимала, что нужно делать с чрезмерно безупречными мужчинами».
Она посмотрела ему в глаза.
– Я все еще не знаю, что делают обычно, но кажется, не прочь выяснить.
Он приподнял бровь.
– Очень рад это слышать.
Боже милостивый! Он великолепен – лунный свет подчеркивает белизну его кожи и подсвечивает волосы у него на груди. Лепка мышц, узкие бедра, восхитительный изгиб спины, мощные жилы ног. А между ними напряженное естество во всю свою длину, твердое, прекрасное, пульсирующее.
