Но едва пальцы ее коснулись напряженного естества, он резко отдернул бедра.
– Погоди, любовь моя.
Она открыла глаза и прошептала:
– Пожалуйста. Пожалуйста, позволь мне потрогать тебя.
Он что-то буркнул и поцеловал ее.
– Не думаю, что могу пойти на это, милая, – произнес он ей в губы. – Не думаю, что смогу это выдержать. Я не хочу, чтобы все закончилось.
Фелисити застыла. Это не может закончиться! Она хочет всего остального. Она хочет всего.
Всех прикосновений, всех поцелуев, всех движений, что свяжут их вместе.
Она кивнула, не отводя взгляда от его глаз, и улыбнулась.
Он коротко глянул на ее губы.
– Это очень порочная улыбка, моя госпожа.
– Я твоя госпожа, – негромко произнесла она, и ее рука слегка шевельнулась, как раз, чтобы обхватить его ладонью. Робко исследовать.
Он зашипел от удовольствия.
– Да. Проклятье. Да. – Перехватил эту блуждающую руку и вернул к своей груди, в безопасное место.
– В один прекрасный день, – сказала она, – ты позволишь мне трогать тебя.
Он отвел глаза, затем снова посмотрел на нее. Это произошло едва заметно. Длилось меньше секунды. И все же этой доли секунды хватило. Фелисити поняла правду. Не будет никакого прекрасного дня. Ни завтра, ни на следующей неделе, ни в будущем году. И другой ночи не будет – ни здесь, на крыше его конторы, ни в его комнатах, ни в ледовом хранилище на его складе. Сегодня – все, что у них есть. Она сыграла свою партию, и вот она, эта ночь.
И это все, что у них есть.
А завтра он исчезнет.
Фелисити снова подалась бедрами ему навстречу, наслаждаясь тем, как его естество прикасается к ее влажным складочкам, скользким, гладким, горячим, как солнце. Ее крику удовольствия вторил его стон, но он тут же отодвинулся и спустился ниже.
– Хочешь кончить еще раз, любовь моя?
Что он делает?
– Погоди! – воскликнула она.
Его губы были уже на ее животе. Фелисити попыталась сесть.
– Погоди, Девон.
Он потерся грубой щетиной о ее кожу.
– Я все сделаю сам. Ложись. Сегодня ночью я хочу попробовать твое наслаждение на вкус еще дюжину раз. Сотню.
Но не так, как этого хочет она. Не всем собой.
– Погоди, – повторила она, на этот раз согнув колено и отталкивая его, пытаясь сесть. – Нет.
Он прекратил мгновенно, отодвинувшись назад и положив ей на бедро влажную руку.
– Что такое?
– Этого я не хочу.
Большим пальцем он погладил ее теплое, мягкое бедро, и у Фелисити снова перехватило дыхание. А затем ее окатило теплой волной, когда он спросил, тихо и мрачно:
– Не хочешь?
Конечно, она хочет. Господи боже, этот мужчина великолепен!
– Я имею в виду, не хочу одна. Хочу с тобой. Хочу, чтобы мы… – Она поколебалась, а затем как с обрыва спрыгнула: – Слились воедино.
Он мгновенно отпустил ее.
– Нет.
– Почему?
– Потому что если я прикоснусь к тебе, как… – Он осекся, отвел взгляд, посмотрел на стоящие вдалеке здания, темные на фоне звездного неба. Затем снова на нее. – Фелисити… если я возьму тебя… ты будешь обесчещена.
Подразумевалось, что грубое слово ее испугает и отпугнет. Но вместо этого она только сильнее его захотела.
– Ты сказал, что дашь мне все, чего я захочу. Я хочу этого. Хочу сегодня. С тобой. Все до конца. Всего тебя.
– Только не это. Я дам тебе все, кроме этого. – Его взгляд сделался затравленным.
– Почему?
– Фелисити. – Он начал подниматься. – Я не для тебя.
Она встала на колени.
– Почему?
– Потому что я родился бог знает где и заново родился тут, в грязи Ковент-Гардена. Я испачкан так, что уже не отмыться. И я настолько ниже тебя по положению, что мне нужно вытягиваться в струнку, чтобы просто взглянуть на тебя.
– Ты ошибаешься, – сказала она, протягивая к нему руки и не зная, что еще тут можно сделать. Он отпрянул. – Ты ошибаешься.
– Заверяю тебя – не ошибаюсь. То, что я делал… – Он помолчал, провел рукой по голове. – То, что я еще буду делать… – Он попятился. – Нет, Фелисити. Между нами все кончено. Одевайся, я отвезу тебя домой.
– Дьявол, – сказала она, зная, что если сейчас уйдет с крыши, то потеряет его навсегда. – Пожалуйста. Я хочу тебя. Я… – Снова поколебалась. А затем произнесла те единственные слова, которые сумела найти. – Я люблю тебя.
Его глаза широко распахнулись, рука, лежавшая у нее на бедре, дернулась. Потянулась к ней? Пожалуйста, пускай потянется к ней!
– Фелисити… – Ее имя прерывисто вырвалось из его губ. – Нет…
Она изо всех сил сдерживала слезы. Конечно, он не отвечает ей взаимностью. Он не тот мужчина, который мог бы ее полюбить. И все же она не сдержалась и добавила:
– Ты все, чего я желаю. Тебя. Этого. И плевать, что будет дальше.
Он покачал головой.
– Ты думаешь, Лондон примет тебя, если ты свяжешься со мной? Думаешь, ты снова сможешь занять свое место в бальных залах Мейфэра? Пить чай с королевой, или чем там такие, как ты, занимаются?
– Я не хочу пить чай с королевой, идиот ты эдакий! – воскликнула она, позволив раздражению и досаде взять над собой верх. – Я устала от того, что за меня выбирают мою жизнь! Моя семья решает, куда мне идти, что делать, за кого выходить замуж. Аристократия указывает, где мое место в бальном зале, на что я могу надеяться как женщина и где пределы моим желаниям. «Не проси слишком многого, – предостерегают они. – Ты слишком старая, слишком заурядная, слишком странная, слишком несовершенная». Я не должна хотеть больше, чем могу с благодарностью получить – объедки от остального мира.
Вот теперь он к ней потянулся, но она впала в гнев и не обратила на это внимания.
– Я не слишком старая!
Он покачал головой.
– Вовсе нет.
– Я не заурядная!
– В тебе нет ничего заурядного.
– И мы все несовершенны!
– Только не ты.
«Тогда почему ты меня не хочешь?»
Она обняла коленки, прижав их к груди, и призналась в грехе:
– Я не хочу их спасать.
– Твою семью.
Она кивнула.
– Я их последняя надежда. И должна хотеть пожертвовать ради них всем. Ради их будущего. Но я не хочу. Меня это возмущает.
– Тебя и должно это возмущать, – сказал он.
