– Да. – Она его поцеловала. – Пожалуйста.
– Такая жадная.
Она кивнула.
– Распутная.
Он коротко, натянуто рассмеялся.
– Ты не должна знать таких слов.
– Ты научил меня и худшим, – ответила она.
– Это правда, – согласился он. Голос его прозвучал несколько задушенно, потому что он качнулся к ней.
– И обратно забрать уже не можешь, – сказала Фелисити, шире раздвигая ноги, чтобы принять его. Головка его члена оказалась прямо напротив входа, жаркая, гладкая и…
– О…
– Ммм, – хрипло протянул он. – О…
А затем он вошел в нее, осторожно, медленно и плавно, и ей показалось, что сейчас она сойдет с ума от ощущений. Он был таким твердым и большим, растягивал ее так, что и вообразить невозможно. Она испытывала не наслаждение и не боль, а какое-то невыносимое, восхитительное сочетание того и другого. Нет. Наслаждение. Столько наслаждения… Она ахнула.
Он застыл.
– Фелисити? Ответь мне.
Она замотала головой.
– Любимая… – Он нежно ее поцеловал. – Ненаглядная, скажи что-нибудь.
Ее взгляд метнулся к его лицу.
– О…
– Что-нибудь еще, кроме «о», любовь моя. Я не хочу делать тебе больно.
Ее лоно полностью растянулось, принимая его, и он еще глубже вошел в нее и застонал, глаза его закрылись.
– Ой, мамочки… – сказала она.
Он снова хрипло засмеялся.
– Солнышко, если ты не скажешь что-нибудь еще, кроме коротких вариаций от «о», я все прекращу.
Ее глаза мгновенно распахнулись.
– Только посмей!
Его брови взлетели вверх.
– Что ж. Это уже немного отличается от «о».
Она положила ладони ему на плечи, погладила мышцы, напрягавшиеся все сильнее.
– Тебе нужны еще слова?
– Они мне необходимы, – мягко ответил он. – Я должен знать, что тебе хорошо.
Она улыбнулась, приподнялась и впилась в его губы долгим поцелуем. А когда он закончился, обвила рукой шею Дьявола, заглянула ему в глаза и произнесла:
– Я хочу все.
И он – какое счастье – начал двигаться. Длинными, неспешными рывками, от которых внутри нее начала закручиваться пружина наслаждения.
– Скажи, что ты чувствуешь, любимая.
Она и хотела бы, но не могла, потому что все слова опять куда-то подевались. Он похитил их поцелуем, и своими прикосновениями, и восхитительно длинным естеством, ласкающим, направляющим, ублажающим ее. Его движения, такие медленные и дивные, прогнали последние следы боли, оставив только вздохи, ахи и безупречный ритм – тот, к которому она с радостью подстроилась.
И как только ей это удалось, он открыл глаза, поймал ее взгляд, и она, увидев в его глазах незамутненное, неподдельное желание, снова утратила все слова. Фелисити потянулась к нему, провела пальцем по подбородку, где шрам выглядел особенно неровным и белым.
– Ты тоже хочешь все.
– Да… – Он зашипел от удовольствия. – Черт, да, я хочу все.
Он качнул бедрами, и она закричала, потому что он снова попал в то дивное местечко. Дьявол замер, приподняв бровь.
– Здесь? – Он повторил движение.
Она вцепилась ему в плечи.
– Да!
Снова.
– Пожалуйста.
Еще раз.
– Дьявол, – выдохнула она.
– Скажи это снова, – прорычал он, помогая ей взлетать все выше и выше. – Повтори те твои слова.
Она распахнула глаза и увидела, что он пристально на нее смотрит.
– Я люблю тебя, – прошептала она, когда он вонзился в нее.
– Да.
– Я люблю тебя. – Она льнула к нему, повторяя слова как молитву. Литанию. – Я люблю тебя.
– Да!
И все это время он смотрел ей в глаза, шепча это единственное, прекрасное слово, снова и снова, давая ей все, чего она хочет. Все, о чем она когда-либо мечтала. А она признавалась ему в любви, и они вместе стремительно неслись к наслаждению. И когда оно нахлынуло на нее, как волна, он поймал поцелуем ее крики, а затем смех. И только потом, все еще слыша звуки ее буйного наслаждения, он тоже получил разрядку, глубокую, мощную. И на его устах было ее имя.
Спустя несколько минут, а может, часов, они молча лежали под звездами в ошеломительном изумлении от происшедшего. Дьявол поменял положение, уложив Фелисити себе на грудь, и выписывал пальцами круги на ее коже.
Он крепко прижимал ее к себе, согревая объятиями, запустив пальцы в волосы, ласкал их нежно, ритмично, и всю эту короткую вечность она представляла себе, что эта ночь преобразила его так же, как ее.
Фелисити закрыла глаза, слушая ровное биение его сердца, и мечтала – это были такие спокойные, домашние фантазии, заканчивающиеся тем, что он брал ее за руку и клялся в вечной любви. Она вдыхала его запах – табак, можжевельник и грех – и представляла, что теперь любой намек на что-нибудь из этого будет вечно пробуждать в ней фальшивые воспоминания, которые она соткала, лежа в его объятиях.
Свадьба в Ковент-Гардене, шумное празднование, полное вина и песен, и ночь после него на этой самой крыше – повторение сегодняшней ночи, только лучше, потому что в конце он ее не покинет.
Та ночь кончится их совместной жизнью. Браком. Партнерством. Чередой детишек с красивыми янтарными глазами, сильными плечами и прямыми носами. Детишек, которые будут знать, что мир велик и прекрасен, и аристократы ничто по сравнению с трудолюбивыми мужчинами и женщинами, построившими город, в котором живут, и делающими его лучше с каждым днем.
Мужчинами, как их отец. Женщинами, как та, которой надеялась стать рядом с ним она.
Она закрыла глаза и представила себе этих детишек. Захотела их. Уже полюбила.
Так же, как любит их отца.
– Фелисити. – Он негромко произнес ее имя, и она приподняла голову, заглянув ему в глаза. – Приближается рассвет.
Рассвет уже собирался прогнать прочь темноту, а вместе с ней такие драгоценные неосуществленные воспоминания.
«Не отсылай меня домой. Оставь здесь. Мое место тут».
Она не сказала этого вслух, но он, похоже, все равно услышал.
– Ты заслуживаешь большего, – проговорил он. – Заслуживаешь брачной ночи. С мужчиной в десять раз лучше меня. С мужчиной, который сможет дать тебе высшее общество и титул, имя и состояние, дом в Мейфэре и загородное имение, принадлежавшее его семье много поколений.
Фелисити почувствовала гнев.
– Ошибаешься.
