Его сердце остановилось, а затем загрохотало, как гром.
– Фелисити.
– Хватит повторять мое имя, – произнесла она голосом холодным и гневным. – Ты не имеешь права называть меня по имени.
И это тоже правда.
– «Фелисити Фэрклот», шептал ты, приходя в мою спальню всеми теми ночами и давал обещания, которые не смог бы выполнить ни один человек на свете. Насмехался над моим якобы сказочным именем, говорил, что можешь подарить мне сказку. Обещал ее мне. Зная, что я всю жизнь только этого и хотела.
– Я врал, – сказал он.
Она жестко и безрадостно рассмеялась.
– Я уже догадалась. Ты решил, что сможешь заманить меня в свою игру обещаниями того, что меня снова будут любить. Снова примут. Что я снова стану частью того мира. И я вошла в нее. Слепо. С радостью. Потому что поверила тебе.
Ненавистные слова. Подтверждение ее желания вернуться в свою башню и снова играть в принцессу.
– А потом ты сделал все еще хуже. Показал мне огромный мир, стать частью которого я захотела больше всего на свете. Показал мне жизнь, какой стоит жить. И подарил мне мужчину, достойного…
Она замолчала, но он все равно услышал конец этого предложения: «Мужчину, достойного любви». Он услышал слова, которых она никогда ему не скажет. Потому что теперь она знает правду.
Фелисити тряхнула головой и снова уставилась в окно.
– Мне бы хотелось, чтобы ты никогда не знал моего имени. Чтобы оно осталось тайной. Как твое.
– Мое больше не тайна, – возразил он. – Я его тебе назвал.
– Да. Назвал. Девон Калм. Названный так в прошлом.
– И это правда.
Она кивнула.
– Он сказал, ты собирался соблазнить меня, вытащив из-под него. Использовать меня, чтобы преподать ему урок.
Дьявол кивнул.
– Собирался.
Она опять безрадостно рассмеялась.
– Вот что я тебе скажу – ты единственный человек из всех, кого мне довелось узнать, чья правда является сплошной ложью. Ты не назвал мне своего имени, потому что не хотел, чтобы я его узнала. – Это, конечно, неправда, но он не стал ничего говорить. – Не назвал его только по одной причине, чтобы иметь возможность искушать меня дальше. Превратить меня в свою пешку. Ты понимал, что честный рассказ меня сломает. Знал, что твое прошлое привяжет меня к тебе. И зная все это, продолжал обманывать меня, одновременно планируя мою погибель.
Она замолчала. В ее взгляде гнев сменялся сожалением и наоборот. С гневом Дьявол мог справиться – он всегда умел справляться с гневом. Но сожаление… думать о том, что она сожалеет о нем, все равно что получить удар ножом в живот.
– Одновременно заставляя меня полюбить тебя.
Это едва не сокрушило его.
– Наше соглашение, заключенное несколько ночей назад. Ты должен был дать мне герцога, а я оказать тебе любезность. Какой долг ты собирался с меня стрясти?
– Фелисити…
– Какой? – Ее ярость была подобна удару.
– Одну ночь. – Господи, он чувствует себя последним монстром! – Твое бесчестье.
Удар сердца. Затем она тихо сказала, скорее себе, чем ему:
– Никаких наследников.
Девушка безрадостно рассмеялась.
– Даже не знаю, что хуже, – произнесла она, и он услышал печаль в ее голосе. – То, что ты собирался обесчестить меня забавы ради…
– Это не забава.
– Любая месть забава. Но это не важно. В конечном итоге ничего не меняется, зато все совершенные ошибки удваиваются. – Она помолчала. – А невинные люди страдают. Я страдаю. – Чувство вины ударило его с огромной силой, а она перевела на него взгляд своих прекрасных карих глаз и добавила: – Мне делали больно тысячу раз, но ни один из них ничего не значит по сравнению… по сравнению с тобой. И правда, Дьявол.
Он потер рукой грудь там, где угнездилась боль, та, от которой он больше не надеялся избавиться.
– Фелисити, прошу тебя…
Она не колебалась ни секунды.
– Но что еще хуже, чем твой дурацкий план, это то, что я подарила бы тебе тысячу таких ночей. Тебе только стоило попросить. – Она отвернулась. – Какой же дурой я была, думая, что смогу противостоять дьяволу!
– Фелисити…
– Нет. – Она покачала головой. – Ты делал из меня дуру достаточно долго. Ты со своими сладкими речами. «Ты так важна, Фелисити»…
Господи, это правда.
– «Ты прекрасна, Фелисити»… «Ты настолько выше меня, что я едва могу тебя разглядеть, Фелисити»… Какая невероятная чушь!
Да только это не чушь. Господи, он не хотел, чтобы она так думала.
– А потом… «Нет, Фелисити, мы не можем. Я не хочу тебя губить»… – Она помолчала. – Это, конечно, лучше всего. До чего изысканно, учитывая, что в этом и состоял план. Погубить мою помолвку. Мое будущее. Меня.
«Нет. Не на той крыше. К тому времени… все, чего я хотел – защитить тебя».
К тому времени все, чего он хотел – любить ее.
Она повернулась и посмотрела на него. Глаза ее блестели от гнева, разочарования и непролитых слез.
– Знаешь, а ведь я по-настоящему начала в это верить. Начала верить, что я больше, чем все это. Начала верить, что из Конченой Фелисити может получиться Бесстрашная Фелисити. Что Фелисити из Мейфэра может заново родиться на крышах Ковент-Гардена. В твоих объятиях.
Каждое слово было ударом, как ножи Уита, брошенные ему в грудь один за другим. Ему хотелось упасть на колени и рассказать ей всю правду. Да только она давала ему шанс подарить ей жизнь, какую она заслуживает. Все, что нужно сделать – смириться с ее потерей. Все, что нужно сделать – сделать выбор не в свою пользу, а в ее.
Ее глаза сделались печальными, и он заставил себя не отводить взгляд. Не тянуться к ней. Не шевелиться.
– Я сама привела твой план в исполнение, верно? Приняла за тебя решение. Выбрала бесчестье, думая, что это принесет мне счастье. – Она презрительно фыркнула. – Думала, смогу убедить тебя, что мы будем счастливы. Что я не хочу ничего из того, если могу получить это. Как ты, должно быть, смеялся. Как ликовал.
Нет. Господи, нет! В той ночи на крыше не было и намека на месть. Ничего, касающегося его брата. Все было только о ней, и о нем, и о том, что она все, чего он когда-либо хотел. Навсегда.
Это не она заново родилась на той крыше, а он.
Но если он скажет ей это, она останется. А он не может позволить ей остаться. Не здесь. Не когда он может подарить ей весь мир.
Печаль сменилась гневом. Хорошо. Гнев – это прекрасно. Гнев он сможет перенаправить. Она это переживет. Поэтому будем раздувать гнев.
– Сказать тебе что-нибудь правдивое?
