Тут со своего места поднялся Мерлин, и все взгляды устремились на него.
– Нет-нет, не волнуйтесь, я не ухожу, – сказал он. – Ноги слегка затекли, хочу их размять.
В ответ раздался дружный смех.
Агата увидела, как ей улыбается Тедрос – его лицо смягчилось, будто слова, сказанные Агатой о ее матери, значили для него ничуть не меньше, чем для нее самой.
– Ну что ж, теперь, когда наша новая королева задала тон совместной работе, давайте приступать к делу, – сказал Мерлин. Он повел пальцем – и на столе появились маленькие мраморные фигурки всех, кто был сейчас в этой комнате. – Каждый молодой ученик пойдет в паре со старым героем…
Агата втиснулась между Эстер и Хортом, чтобы лучше видеть стол, на котором Мерлин уже начал расставлять фигурки парами. Дот с Красной Шапочкой, Анадиль с Джеком и Брайер Роуз…
Агата никак не могла сосредоточиться. Кожа на голове под короной ужасно чесалась. Агата подняла голову, надеясь, что Тедрос стоит достаточно далеко, чтобы можно было потихоньку снять корону…
Но Тедроса она не увидела. А обведя взглядом всю гостиную, обнаружила, что вместе с ним исчезла и Гвиневра.
Потом негромко стукнула входная дверь – Агата повернула голову и увидела сквозь оконную занавеску тень принца, который вел свою мать по лугу прочь от дома.
– Внимание, – толкнула ее локтем в бок Эстер.
Агата обернулась к столу. Старый маг смотрел прямо на нее, говоря что-то про ее наставника и ее задачу в предстоящей войне…
А Агата стояла и улыбалась, потому что на какой-то миг она почувствовала себя так, словно предстоящая война уже была выиграна.
28. Из двух зол
Что нравилось Тедросу в девушках, так это их постоянная готовность вести разговор. При этом его собственная роль сводилась в основном к тому, чтобы слушать, поддакивать и при этом пытаться понять, что же за колесики крутятся в их сложных маленьких головках. Он редко понимал ход женских мыслей, женскую логику, поэтому всегда предпочитал загадочно и гордо молчать.
Но на этот раз все было иначе. Рядом была не какая-то девушка, а его мать, а в голове у самого Тедроса царил полный сумбур.
И так уж получалось, что нелегкий – ох, какой нелегкий! – разговор предстояло начать именно ему.
Дувший над лугами бриз был довольно прохладным, он заставлял Гвиневру плотнее кутаться в ее мешковатую кофту, а вот Тедрос от волнения потел в своей рубашке, которую ему вообще ужасно хотелось снять.
Дышал Тедрос тяжело, как кузнечный мех, и от этого дыхания еще напряженнее становилось молчание между матерью и сыном. Тедрос не знал, куда ему вести мать, и потому, не мудрствуя лукаво, просто остановился где попало и плюхнулся на траву, продолжая нервно теребить ворот рубашки.
Гвиневра тихо присела рядом.
– Когда мы повстречались с Леди Озера, Мерлин попросил ее спрятать нас так, как она до этого спрятала кого-то еще, – начал Тедрос, не глядя на мать. – Если я правильно понял, Мерлин помогал тебе сбежать от меня и папы?
– Мерлин давно знал, что я несчастлива, – кивнула Гвиневра.
– Но отец обожал тебя! – вспылил Тедрос. – Он украсил весь замок твоими портретами, привозил из-за моря чудесные подарки, окружал тебя любовью и вниманием. Никогда не то что руку на тебя не поднял – голоса не повысил! И вот теперь ты пытаешься изобразить его каким-то чудовищем. А что, если бы у него действительно были какие-то дурные привычки или наклонности? Знаешь, идеальных отношений не бывает. Взять хотя бы нас с Агатой…
– Разница в том, что Агата тебя тоже любит.
Этот ответ обезоружил Тедроса.
– Ты не могла быть настолько несчастной, чтобы бросить собственного сына, – тяжело выдохнул он.
– Все так. Потому я и оставалась с твоим отцом намного дольше, чем следовало, – сказала Гвиневра. – Поверь, я отлично знала, что требуется от доброй королевы. Наше обучение в школе было гораздо более консервативным, чем ваше. Нас учили ставить интересы короля и страны выше собственных. И я знала, что никто и никогда не простит королеву, которая тайком сбежит из дворца с рыцарем, и понимала, что поделом. Хотя я всем сердцем любила Ланселота, мысль о том, чтобы бежать с ним, казалась мне глупой, детской… и очень злой. Я должна была хранить свой семейный очаг, такова обязанность любой жены.
– Совершенно верно, – поддакнул Тедрос.
– Взять тебя с собой я, к сожалению, не могла, – продолжила Гвиневра. – Это было бы нечестно, несправедливо по отношению и к тебе, и к твоему отцу, и к королевству, которому нужен был наследник престола…
– Не только нечестно, но и уму непостижимо, – вставил Тедрос.
– Вот почему я и рассказала обо всем Мерлину, надеясь, что он поможет мне отбросить лукавые мысли, сосредоточиться на той жизни, которую я выбрала для себя, выходя за Артура, и забыть пустые мечты… – Гвиневра немного помолчала, прежде чем заговорить вновь. – Но он спросил меня – почему я до сих пор здесь, если так мечтаю покинуть Камелот.
– Что значит – почему?! – вспылил Тедрос. – Да потому, что у тебя был ребенок! У тебя был муж! Потому что ты не имела права бросать семью! Не понимаю, как Мерлин вообще мог задать тебе такой глупый вопрос!
– Примерно так я ему и ответила, – кивнула Гвиневра. – Напомнила о своем долге, о том, что не могу просто так вот перечеркнуть всю прежнюю жизнь и с легким сердцем начать новую. Как я буду чувствовать себя в этой новой жизни, каждую минуту помня о том, что бросила сына? Свое родное дитя!
– Которому нужна… – резко вставил Тедрос.
– … которому нужна моя помощь, – закончила Гвиневра.
После этого они оба замолчали и сидели, глядя друг другу в глаза.
– И что же тебе сказал Мерлин? – напряженным тоном спросил Тедрос.
– Просто посмотрел на меня и сказал: «Из двух зол выбирай меньшее».
– Не понимаю, – покачал головой Тедрос.
На самом деле он понимал. В глубине души понимал. Из глаз его полились слезы, смывая, гася, унося с собой охвативший его гнев.
– Остаться с твоим отцом значило окончательно загубить и свою жизнь, и твою тоже, – сказала Гвиневра. – Да, Артур был, наверное, замечательным королем для своих подданных, любящим отцом для тебя, верным супругом для меня… но я любила другого, Тедрос. Причем любила этого другого всегда. Если бы ты со временем узнал, что я ради тебя продолжаю тянуть лямку в несчастливом браке, этот груз бременем лег бы и на твои плечи. Навсегда. Тебе пришлось бы мучиться при мысли о том, что твоя мать отказалась от своего счастья ради твоего благополучия. И я не могла пойти на это, как бы ни хотелось мне всегда быть рядом с тобой. Я знаю, ты отважный и великодушный мальчик, и знаю, тебе давно хотелось понять, кто твоя мать на самом деле и чем она отличается от слухов и разговоров о ней. Большинство детей никогда не смогут простить бросивших их матерей, но Мерлин уже тогда знал, что ты отличаешься от большинства. Он сказал, мой побег нужен не только мне самой, что это очень важный момент и для твоей дальнейшей судьбы. Он изменит твой взгляд на мир и поможет тебе найти настоящую любовь. А еще Мерлин сказал, что хотя мой побег нанесет нам обоим – тебе и мне – глубокую душевную рану, все равно настанет день, когда ты сможешь понять и простить меня.
