— Проверила? Как?
— После поездки, — она подчеркнула слово «после», — мне тетки шепнули, будто Василь хотел удочерить Зосю. Рада на всех углах об этом трепалась. А сегодня я пошла в нотариальную контору. Там никто не слышал, чтобы Василий оформлял какие-либо документы на Зосю.
— Документы на усыновление ребенка оформляются в суде, моя дорогая, а не в нотариальной конторе. Но прежде чем прийти в суд, надо собрать кучу справок — медицинских, о доходе, о наличии детей, — а также принести разрешение органа опеки. И дело это не одного дня. Василий и Рада в законном браке были месяц. Вот и думай, мог он успеть оформить все документы на удочерение Зоси?
— У Рады везде знакомые, — тяжело вздохнула Оксана.
— Ты расстроилась из-за того, что Василий Зосю удочерил? Не бери дурного в голову. Может, он против воли своей ее удочерил, — принялась я успокаивать Оксану. — Рада — баба настырная, ей легче уступить, чем пойти наперекор.
— Мне-то какая от этого разница? — удрученно сказала она и тихо как будто самой себе прошептала: — Знала, не знала… Поди знай, как лучше, как хуже …Вконец запуталась… Если скажу, что знала о том, что Василий собирается удочерить Зосю, то у меня был повод поторопиться его убить до удочерения. Все одно против меня… Иди, Марина, у меня голова раскалывается. Иди. Я ложусь спать. — Она дошла до кровати, сдернула покрывало и в халате рухнула на постель.
Пятясь, я вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь.
Алина в одиночестве сидела на кухне. Она пила чай, доедала Лилино печенье и не сводила глаз с экрана телевизора.
— Интересное кино, — сказала она, боковым зрением увидев меня в проеме двери.
Я села за стол, частично перекрыв телевизор.
— Ну? — Алина надула губы, как обиженный ребенок. — Говорю же, интересное кино.
— У нас свое кино, — вздохнула я. — Что-то у Оксаны с головой. Мне кажется, она потихоньку сходит с ума. Сначала эмоциональный всплеск, потом затмение.
— Какое затмение? — спросила Алина, стараясь оказаться в курсе всех событий — и телевизионных, и наших, местных.
— С Оксаной беда, — начала я пересказывать весь наш разговор.
— Н-да, — промычала Алина. — Надо бы в суд наведаться. Вот только кто с нами станет разговаривать? Мы не местные. Документов, которые бы раскрывали перед нами все двери, у нас нет. Липовые ментовские удостоверения в таком серьезном учреждении не прокатят.
— Значит, надо искать знакомых. Оксана могла бы сама в суд сходить, впрочем, я уверена, она и пойдет, но вот возьмет ли нас с собой — вопрос. Странная она со вчерашнего дня. Похороны мероприятие, конечно, не из приятных, но вряд ли они стали причиной ее непонятного поведения, — покачала я головой и стала опять припоминать весь вчерашний день.
Мы проснулись, позавтракали, долго перебирали одежду, которая бы лучше всего подходила Оксане для похорон. Шли мы вместе. Оксана поднялась на этаж, я осталась во дворе. Из подъезда она вышла с Михаилом Ивановичем. Они разговаривали — и разговор был напряженным.
— Михаил Иванович! Алина, завтра едем в Дрогобыч, — потребовала я. — Сколько раз мы собирались и сколько откладывали?
— В суд не пойдем?
— Суд? Суд никуда не денется. Что написано пером, того не вырубишь топором. Если Василий успел удочерить Зосю, то документы на удочерение должны существовать.
— Как скажешь. Я давно предлагала съездить в Дрогобыч, — заметила Алина.
«Давно. Как будто мы в Трускавце не три дня, а три недели», — мысленно усмехнулась я, но вслух не стала ничего говорить. Такой уж характер у моей подруги, право генерировать идеи она оставляет исключительно за собой.
— Еще надо постараться узнать адрес и телефон отца Василия. Если повезет, уже завтра будем знать, давал ли Степан сыну деньги на развитие бизнеса. Если нет, то Василий подложил компаньонам свинью — съездил за их денежки в круиз.
— Хорошо бы у соседей поспрашивать и о Михаиле Ивановиче, и о старшем Остапенко, — подсказала Алина. — Лично мне Михаил Иванович никогда не нравился. Такой весь из себя положительный, добропорядочный. В тихом омуте черти водятся.
— Да-да, Михаил Иванович и Степан Остапенко. Бегать по разным адресам не придется, оба жили в одном доме.
Утром следующего дня мы встали пораньше. Оксана ненадолго появилась на кухне, сделала бутерброд Лиле, с нами лишь поздоровалась, попутно сославшись на плохое самочувствие, и опять заперлась в спальне. Она явно избегала общения со мной и Алиной.
В Дрогобыч мы добрались на маршрутном такси. Оглядевшись, решили сэкономить время и воспользоваться услугами частного такси.
— Пожалуйста, провезите нас по улице имени Степана Бандеры, — попросила я пожилого дядечку, сидевшего за рулем потрепанных «Жигулей» — Если знаете, где на этой улице часовая мастерская, везите сразу туда.
Дарья Михайловна не обманула — городок действительно был маленьким. Вся дорога от автостанции к часовой мастерской заняла у нас не более пяти минут. Однако таксист содрал с нас столько, что хватило бы объехать вокруг города.
— Извините, у нас — такса. Меньше взять не могу. Хоть километр проедете, заплатите, как за пять.
— Но у вас городок — пять километров туда, пять километров сюда.
— Потому и берем столько. Кто бы катал за меньшие деньги?
Спорить не хотелось. Сунув в протянутую руку таксиста деньги, мы отпустили его с миром. В конце концов, он довез нас туда, куда мы просили. Дом, в полуподвальном помещении которого располагалась часовая мастерская, оказался довольно старым. Скорей всего, довоенной, а то и дореволюционной постройки. Три этажа. Узкие балкончики. Высокие окна. Стены украшены лепниной. Довольно милый дом, если бы не облупившаяся от времени краска на стенах и трухлявые деревянные оконные рамы. На весь фасад только три окна сверкали в металлопластиковых переплетах. На их фоне стены выглядели особенно ветхими.
— Капитальный ремонт дому не помешал бы, — отметила Алина. — Уверена, что те окошки на втором этаже принадлежат Михаилу Ивановичу, если он нас не обманул, конечно.
— Проверим, — сказала я и ступила на дорожку, ведущую во двор.
Перед подъездом прыгали на скакалке девчонки лет пяти. Из взрослых в пределах двора никого не наблюдалось. Понятно, что девочки могли и не слышать от родителей о Степане Остапенко, но дядю Мишу или дедушку Мишу, если таковой, разумеется, проживал в этом доме, они должны были знать. Дети народ наблюдательный. Взрослый может и не подозревать, кто в доме живет, а дети всех знают. Другое дело, что могут рассказать эти пятилетки?
— Здравствуйте, девочки, — приветливо улыбаясь, поздоровалась я. Девчонки вмиг перестали прыгать, запутавшись в скакалках. Чужая речь, если не испугала, то насторожила. Обе замерли с выпученными то ли от страха, то ли от любопытства глазенками. — А с кем вы гуляете? Взрослые дома?
