Меня пробил озноб. Гости забормотали – мол, конечно, мы ничуть не сердимся. Девочка еще такая молоденькая и явно нездорова. Бедный Джон, ему приходится все это терпеть. Бедная Александра, борется с ужасной болезнью. Холод растекся по животу и груди, пробрался вдоль позвоночника.
Калибан хотел убить Просперо. Подговорил Стефано помочь ему, и они подкрались к спящему тирану. Калибан велел Стефано ступать неслышно, говорить вполголоса – «Ведь он же, если мы его разбудим, // Исщиплет нас от головы до пят // Так, что самих себя мы не узнаем».
Так поступил и Джон. После его речей я сама себя не узнавала. Меня била крупная дрожь. Казалось, будто с меня содрали шкуру.
Джон с тревогой оглядел разгромленный зал. Поймал взгляд управляющего, поклялся возместить ущерб за все, что я сломала и разбила, а также оплатить профессиональную уборку. Пообещал оплатить химчистку тем, чью одежду я запачкала. Пошутил – дескать, чтобы хватило на это денег, неплохо бы стать компаньоном в фирме; кое-кто из гостей вежливо засмеялся.
– Не могли бы вы на время перейти в сад? Здесь пока все уберут, а я отвезу Александру домой. – Он послал управляющему золотую улыбку. – Будьте добры, поставьте снаружи обогреватели. И принесите всем шампанского.
Гости засобирались. Лица их выражали сочувствие. Присутствовавшие тихо переговаривались, притворяясь, будто все в порядке, не на что тут смотреть, обычный субботний вечер.
Меня охватили боль и отчаяние. Я посмотрела на свою банду, но женщины надевали пальто, покорно и грустно собирали сумки. Мама сидела за столом с Мерьем, вытирала слезы салфеткой. Керис и Айрис скрылись из виду. И только Бен отважился взглянуть на меня и произнести одними губами: «Я тебе верю».
Тогда, у них на кухне, он обещал, что поверит каждому моему слову. И теперь его присутствие вселило в меня надежду.
Один человек лучше, чем совсем никого. Да и что мне терять?
– Ты врешь, – крикнула я Джону.
В его глазах мелькнул испуг, но он тут же притворился спокойным.
– Не начинай.
– Нет у меня никакого расстройства.
– Хватит, Александра.
– Ты отвез меня к врачу, чтобы заткнуть мне рот. Заставил меня принимать таблетки, чтобы я молчала.
– Хватит, я сказал. Никто не хочет тебя слушать.
Никто не знает, что происходит за закрытыми дверьми. И пусть мне поверит только Бен, но я выведу Джона на чистую воду: так, бывает, перевернешь камень, а под ним, ослепнув от яркого света, извиваются черви.
Я набрала в грудь побольше воздуху.
– Ты мучитель!
Джон в ужасе всплеснул руками, словно в жизни не слышал ничего нелепее.
– Ты мучитель, – повторила я. – Ты нас всех измучил.
Оказывается, правду говорить так просто. Ведь Джон – настоящий мучитель. Я и в третий раз произнесла это слово.
– Прекрати нести чушь. – Джон направился ко мне. Глаза его гневно сверкали, лицо из красивого мгновенно превратилось в безобразное, злое.
Мама сидела тихо, привалившись к Мерьем, и ни на кого не смотрела. Ей не под силу было принять чью-то сторону: она никогда этого не могла. Бен не сводил с меня глаз. Я тебе верю.
Я не дрогнула.
– Ты мучишь маму, мучишь меня, а теперь еще и Айрис. – Я повысила голос: – Что ты ей сказал? Ах да… – Я вздернула подбородок, скорчила раздраженную гримасу, как Джон на парковке. – «Надевай это долбаное платье и не веди себя, как мелкая сучка».
– Довольно.
– Так говорят мучители. А еще они говорят: «Ты ничтожество, ты ужасная мать, и зачем только я из-за тебя развелся с женой».
– Мы едем домой, – процедил Джон. – Одевайся.
Я шарахнулась от него, помахала рукой застывшим в дверях женщинам и снова изобразила Джона – скрестила руки на груди и уставилась на маминых подруг, как на пустое место.
– А вы напились, ни с кем не считаетесь и ведете себя так, словно это ваш праздник, – сказала я. – Ему стыдно за вас перед другими гостями, вас вообще никто не приглашал.
Джон вдруг побледнел, его прошиб пот.
– Довольно. Хватит пороть чушь. Замолчи немедленно.
Но меня несло:
– Ты мучитель, – сказала я. – Мучитель, мучаешь людей. – Брось ему это в лицо. Скажи ему, кто он есть. «Мучитель, мучитель, мучитель», – снова и снова повторяла я. Это была чистая правда. Для Джона же это слово, наверное, звучало как белый шум. Мучитель, мучитель, мучитель. И все-таки он бесился. Так Румпельштильцхен, услышав из уст принцессы свое настоящее имя, в ярости разрывает себя пополам.
– Заткнись, Александра, черт бы тебя подрал!
Гости зашевелились – теперь все взгляды обратились на Джона. Так косяк рыбы нежданно-негаданно поворачивает в реке.
– Она едет домой, – отмахнулся Джон.
И тут вдруг раздался голос:
– Ты и правда говнюк.
Вперед вышла юная красавица Моника в нарядном платье.
– Не смей ее обижать!
– А ты не лезь, – огрызнулся Джон. – Ты тут вообще ни при чем.
– Еще как при чем. – Моника подняла бокал. – Ты ведь и со мной обошелся как говнюк.
– Не лезь не в свое дело, – угрожающе зарычал Джон.
Моника перевела взгляд на меня:
– Что там за правила, о которых ты говорила? Первое – быть добрым, так?
Я кивнула.
– И второе, и третье.
– Я так понимаю, и четвертое тоже? – улыбнулась Моника.
– И пятое. – Я робко улыбнулась в ответ.
Джон раздраженно потер лицо ладонями.
– Да заткнитесь вы уже с вашими дурацкими правилами.
Моника залилась смехом. Звонко, как колокольчик. Она смотрела на Джона, словно наконец-то разглядела, кто он такой: клоун в спущенных штанах. Моника хохотала.
И я вдруг тоже засмеялась. До того нелепо выглядела вся эта сцена – Джон злится, Моника хохочет, а гости стоят и молча смотрят на них. Как же красиво звучал наш смех! Как приятно ничего не бояться! Хотя бы раз. Узнать, что это такое.
– Ничтожества, – пробормотал Джон и ослабил галстук.
Тут уж захихикали и официантки у стен.
– Хватит, – сказал Джон. – Замолчите…
Но нас уже было не остановить. А от его слов мы только пуще разошлись.
– Кто здесь главный? – рявкнул Джон.
Мы покатывались со смеху.
Джон смотрел на нас загнанным зверем. Такой взгляд я однажды видела у бившейся в силках птицы, которая отчаянно пыталась вырваться.
– Это же просто глупо, – пробормотал он. – Бред какой-то.
