— Только для вас, Досточтимая Матрона.
— Великая Досточтимая Матрона!
Как это трогательно!
— Почему ты не разрешаешь мне называть тебя Дамой?
— Мы не близкие подруги.
— Футар — твой близкий друг?
— Не уклоняйся от темы!
— Хочу чистить зубы, — заговорил вдруг футар.
— Заткнись!
Она и правда готова взорваться.
Футар присел, но в нем не было смирения.
Великая Досточтимая Матрона вперила в Луциллу взор, пылающий оранжевым огнем.
— Так что ты говоришь о бюрократах?
— У них нет простора для маневра, поскольку именно на узком поле жиреют их хозяева. Если ты не видишь разницы между уставами и законами, то и те и другие имеют силу закона.
— Я не вижу разницы.
Она сама не понимает, в чем только что призналась.
— Законы поддерживают миф о вынужденных изменениях. Светлое будущее наступит, потому что принят тот или иной закон. Законы придают установленную форму будущему. Считается, что установления усиливают прошлое.
— Считается?
Она не любит и это слово.
— В каждый данный момент действие всегда иллюзорно. Так же, как и учреждение комитета для решения той или иной проблемы. Чем больше людей в этом комитете, тем больше разнотолков в решении задачи.
Будь осторожной. Она действительно думает об этом, примеряя мои слова к себе.
Луцилла придала своему голосу максимальную убедительность.
— Вы живете в преувеличенном прошлом и пытаетесь понять непознаваемое будущее.
— Мы не верим в предзнание.
Верите, еще как верите! Наконец-то! Именно поэтому она и оставила нас в живых.
— Прошу вас, Дама. В ограничении себя законами всегда есть нечто неустойчивое.
Еще раз будь осторожной! Она не поправила тебя, когда ты назвала ее Дамой.
Кресло скрипнуло от резкого движения Великой Досточтимой Матроны.
— Но законы необходимы!
— Необходимы? Это опасно.
— Почему?
Помягче. Она начинает чувствовать угрозу.
— Необходимость начинает править обществом, и законы мешают ему приспосабливаться к меняющимся условиям. В силу этой необходимости все в конце концов рушится. Вы становитесь подобны банкирам, которые воображают, что способны купить себе будущее. «Власть в мое время и к черту моих потомков!»
— Но что мне потомки?
Не говори! Смотри на нее. Она реагирует подобно многим безумцам. Подвергни ее еще одному маленькому испытанию.
— Досточтимые Матроны появились как организация террористов. Сначала бюрократы, а потом террор, как их излюбленное оружие.
— Если в твоих руках оружие, воспользуйся им. Но мы были повстанцами. Террористы? Это слишком хаотично.
Как она любит это слово — «хаос». Оно означает все, что происходит вне их мира. Она даже не спросила, откуда мне известно их происхождение. Она принимает как данность наши мистические способности.
— Разве не странно, Дама… — она не реагирует, можешь продолжать, — что повстанцы всегда впадают в тот же грех, который они пытались искоренить, если восстание заканчивается успехом и они побеждают? Это не столько ловушка на пути всех правительств, сколько наваждение, которое ждет всех, кто захватывает власть.
— Ха! Я-то думала, что ты расскажешь мне что-нибудь новенькое. Это мы знаем: «Власть разлагает. Абсолютная власть разлагает абсолютно».
— Нет, не так, Дама. Есть более тонкая вещь, но более убедительная: власть привлекает тех, кто склонен к разложению.
— Ты осмеливаешься обвинять меня в коррупции и разложении?
Следи за ее глазами!
— Я? Обвинять? Единственный, кто может тебя обвинить, — это ты сама. Я просто излагаю мнение Бене Гессерит на этот счет.
— Но ты ничего мне не сказала!
— Однако мы верим, что мораль превыше всякого закона, и мораль должна, как страж, пресекать все покушения на установления.
Ты употребила в одной фразе оба слова, но она не заметила этого.
— Власть всегда работает, ведьма. Таков закон.
— И правительства, которые существуют достаточно долго в таких условиях, неизбежно погрязают в коррупции.
— Мораль!
Она действительно не умеет пользоваться сарказмом, особенно когда защищается.
— Я действительно пыталась тебе помочь, Дама. Законы опасны для всех — как для виновных, так и для невинных. Не важно, считаешь ли ты себя могущественным или беспомощным. Законы не несут в себе человеческого понимания.
— Нет такой вещи, как человеческое понимание!
Это ответ на наш вопрос. Их нельзя считать людьми. Пощупай ее подсознание. Оно открыто очень широко.
— Законы всегда приходится толковать. Связанный законом не хочет проявлять сочувствия. Нет чувства локтя. Закон есть закон.
— Так оно и есть!
Она ушла в глухую защиту.
— Это очень опасная идея, особенно для неискушенных. Люди понимают это интуитивно и поэтому отвергают всякие законы. Совершаются мелкие поступки, часто подсознательно, которые тем не менее подрезают поджилки закону и тем, кто служит этому вздору.
— Как ты осмеливаешься называть законы вздором? — Она приподнялась с кресла, потом снова села.
— Смею. И закон, персонифицированный всеми, кто паразитирует на нем, всегда приходит в негодование, слыша слова, подобные моим.
— Это действительно так, ведьма! Но она не велит мне замолчать.
— «Больше закона!» — говорите вы. Нам нужно больше закона! Таким образом вы создаете все больше бездушных, неспособных к сочувствию инструментов, новые ниши для тех, кто паразитирует на этой системе и живет за ее счет.
— Но так всегда было и так всегда будет.
— И опять-таки ты ошибаешься. Это рондо. Оно повторяется и повторяется до тех пор, пока негодный человек или негодная группа не оказывается на высоте колеса. Тогда возникает анархия, хаос. — Ты видишь, как она подскочила? — Повстанцы. Террористы, вспышки кровавого насилия. Джихад! И все это из-за того, что вы создали нечто бесчеловечное.
Она взялась за подбородок. Следи за ней внимательно!
— Как это мы уклонились так далеко от политики, ведьма? Это было твое намерение?
— Мы не уклонились от нее ни на долю миллиметра!
— Думаю, что теперь, ведьма, ты расскажешь мне, какие вы в Бене Гессерит демократы.
— Да, мы живем по правилам демократии, но соблюдаем при этом такую осторожность, какой вы не можете себе представить.
