Так. Ладно. На чем я остановилась?
Неожиданно мое внимание привлек птичий гомон за другим окном. Я сперва не подумала дурного. Ну чирикают и чирикают себе воробьи. Но потом заметила необычайное оживление на карнизе. Вспомнила, что не так давно открывала окно. А еще через миг вспомнила о коробке и кинулась к раме с испуганным криком:
– Мой пончик!
Увы. Крючок на раме сыграл со мной злую шутку, и вместо того, чтобы удержать коробку на карнизе, он слегка приоткрыл крышку, сделав мою заначку доступной для воробьев и синиц. Когда я высунулась из окна и яростно замахала руками, они целой стайкой разлетелись кто куда. А когда я заглянула внутрь, из моей груди вырвался горестный стон, и почти сразу над притихшей стоянкой пронеся мой возмущенный вопль:
– Сволочи пернатые! Что вы наделали?!
От роскошного, моего единственного и восхитительно сладкого пончика остались лишь жалкие крошки. Гребаные птички успели склевать его весь! Поэтому все, что мне осталось, это со злостью смотреть на крохотные осколки некогда белой глазури и измысливать страшную кару для проклятых тварей, которые лишили меня заслуженного ужина.
– Гады, – печально повторила я, уронив коробку на подоконник. – Какие же вы все-таки гады!
– Чирик-чирик, – дружно отозвались насытившиеся воробьи и вместе с синицами запрыгали по проводам, выразительно поглядывая в мою сторону. Явно в надежде, что я подам им еще что-нибудь вкусненькое.
С грохотом захлопнув окно, я плюхнулась на стоящую рядом кушетку и, подперев голову рукой, с унылым видом уставилась на стену. Есть захотелось с удвоенной силой. При воспоминании о вкусном пончике рот сам собой наполнился слюной. В животе тут же забурчало. Я даже пожалела, что в нашей клинике было не принято брать подарки от пациентов, и подумала, что именно сейчас мне бы очень пригодилась подаренная каким-нибудь оборотнем шоколадка.
– Пойти, что ли, кофе еще налить? – задумчиво произнесла я вслух, очень кстати вспомнив, что в ординаторской остался казенный сахар. Риск быть застуканной дежурным персоналом, конечно, имелся, но есть хотелось все сильнее, а время ужина в больнице давно прошло.
Эх, была не была…
Я кинула взгляд на часы, а затем решительно спустилась на второй этаж. Тихонько пробравшись мимо сестринской, я прокралась в заветную комнату для врачей, прекрасно зная, что дежуранты в это время делали вечерний обход. Пациенты, разумеется, все до одного находились в палатах, дежурная сестра спокойно пила чай у себя. Так что мне никто не помешал набулькать большущую кружку горячего кофе и, бухнув туда сразу пять ложек сахара, так же осторожно отправиться в обратный путь.
Когда я добралась до лестницы, снизу раздались раздраженные мужские голоса. Благодаря форме холла, слышимость была хорошей, однако слов я так и не разобрала. Поздние посетители ссорились тихо, видимо, зная об оставшемся в дежурке охраннике. Но по рыкающим голосам я быстро поняла, что это ссора между двумя оборотнями.
Встревать в чужие разборки мне, конечно же, не следовало, но, зная вспыльчивый нрав мохнатиков, я не могла не спуститься и не выглянуть из-за угла.
Как оказалось, ссорились и впрямь оборотни. Точнее, лисы. А еще точнее – отец и сын Лисовские, при виде которых я так и застыла, держа в руке дымящуюся кружку.
Вероятно, они уже закончили выяснять отношения, потому что в коридоре неожиданно стало тихо. Видеть я могла только Лисовского-старшего – Андрей стоял ко мне спиной. Но по напряженным позам нелюдей было ясно: оба недовольны исходом разговора. Мальчик набычился и смотрел на отца снизу вверх, словно подросший пес, бросивший вызов более опытному сопернику. Его отец был бледен, а на лице застыла жутковатая полузвериная маска. Которая стала еще страшнее, когда из глотки пацана вырвался низкий, вибрирующий и откровенно угрожающий рык.
Имея кое-какое понятие об обычаях оборотней, я откровенно струхнула, поняв, что Лисовский-младший только что выказал открытое неповиновение старшему в семье. Более того, глухой бархатный рык выкатывался из его изменившегося горла волнами, то тише, то громче. И это означало прямой вызов. То, что между собой оборотни называют негласным судом. Причем не по человеческим, а по их собственным древним обычаям. То есть в звериных обличьях. Бой не до первой крови. До смерти. Которого Андрей мог потребовать лишь в том случае, если по-настоящему перестал уважать отца.
Если вы думаете, что это интересное зрелище, то вы глубоко заблуждаетесь. Вторые ипостаси оборотней – это вам не милые лисички и зайчики. Это даже не дикие волки и медведи. Нет. Это двухметровые, полные нерастраченной силы свирепые монстры, поведением которых управляют инстинкты, а разум становится всего лишь бесплатным приложением к нему. Вторая ипостась у них не зря звалась боевой. Находясь в ней, оборотни превращались в живые машины для убийства. И если вы способны представить, как на месте двух зрелых лисов возникают человекоподобные, заросшие шерстью, легко передвигающиеся на задних лапах и абсолютно невменяемые чудовища, то тогда вам станет понятно, отчего я испугалась.
Не ответить на вызов Лисовский-старший не мог. Этого требовала его честь, его статус, его природа, наконец. По сравнению с сыном он был более крупным и тяжелым. Неопытного юнца мог отправить на тот свет всего один удар мускулистой лапы. Однако время шло. Лисовский-старший, хоть и побелел как снег, по-прежнему не двигался. Его глаза стали ярко-желтыми. Дернувшаяся вверх губа обнажила резко удлинившиеся клыки. Сильные пальцы скрючились. Подушечки на мгновение потемнели, готовясь вот-вот выстрелить наружу звериными когтями. Но потом он вдруг потянул носом и…
Я глазам своим не поверила!
Неожиданно отступил.
– Жду тебя домой к ночи, – неузнаваемым голосом прорычал оборотень, буравя сына тяжелым взглядом. А затем отступил еще на шаг. Хлестнул по непокорному мальчишке бешеным взглядом. После чего еще немного от него отодвинулся, почти развернулся к выходу, но в последний миг резким движением вскинул голову и уставился прямо на меня.
Я аж икнула от неожиданности и едва не выплеснула себе на туфли остывающий кофе. А в следующий миг Лисовский уже отвернулся, толкнул рукой дверь и скрылся в темноте зимней улицы. Еще через миг снаружи взревел мотор, и, судя по шороху шин, раздраженный донельзя лис покинул территорию больницы.
– Фу-у… – Андрей опустил плечи и как-то разом обмяк, в один миг превратившись в самого обычного мальчишку. Потом дрожащей рукой пригладил торчащие во все стороны русые вихры, вытер со лба испарину. Быстро обернулся и при виде меня изумленно воскликнул:
– Ольга Николаевна! А вы что тут делаете?!
Я посмотрела на парня неверящим, все еще до крайности испуганным взглядом.
– Что вы не поделили?
– А… – отмахнулся молодой лис. – Он хотел, чтобы я уговорил Лиску вернуться домой. А когда я отказался, вспылил. Я тоже… хм… погорячился. Мне очень жаль, что вам пришлось увидеть эту некрасивую сцену. Но, честное слово, это не то, что вы подумали!
