– Спасибо, – вздохнула я, и только после этого Юрий Иванович, наконец, ушел.
После двух чашек сладкого чая и бутербродов мне и впрямь полегчало. Откуда бутерброды, я не спрашивала: явно у шефа в дипломате завалялись. Разумеется, это значило, что сам шеф остался голодным, но он вроде не мальчик. Сам сообразит, как восстановить силы. Он же некромант. Как домовые и некоторые виды нечисти, умеет даже чистой энергией питаться. Чужой, разумеется. И я почти уверена, что у него в кабинете хранится как минимум один подходящий для этого дела артефакт.
К утру я восстановилась настолько, что смогла без посторонней помощи встать, умыться, привести себя в порядок и, накинув халат, спуститься в отделение. Увидев меня на пятиминутке, шеф сперва взбеленился. Но потом сообразил, что орать на заместителя в присутствии подчиненных несолидно, и до окончания собрания просто сопел. Сердито. Громко. Демонстративно. А когда дежурный персонал сдал смену, а доктора принялись расходиться по палатам, я быстренько улизнула, потому что заблаговременно заняла место поближе к выходу.
В реанимацию я заскочила буквально за миг до того, как выглянувший из ординаторской шеф громогласно рявкнул:
– Ольга Николаевна!
– Ничего не слышу, – пробормотала я, когда из смежной с реанимационной палатой комнатки выглянула удивленная медсестра. – Уши с утра заложило, вот ведь беда… Ира, здравствуй. Если что, меня тут нет.
– Поняла, Ольга Николаевна, – хихикнула Ирина. – Только вы иллюзию на себя повесьте, а то шеф вас по ауре найдет.
Черт. И правда!
Я торопливо сплела иллюзию, чтобы Юрий Иванович искал меня подольше, а про себя подумала, что если бы время от времени мне не приходилось сбегать от его чрезмерной опеки, то и от Лисовского не удалось бы так долго скрываться. Шеф, можно сказать, меня натренировал, потому что некромант в гневе – это, знаете ли… м-да.
– Привет, самый лучший доктор на свете, – с широченной улыбкой во все тридцать два зуба встретил меня Андрей Лисовский. Уже румяный, без видимых усилий полусидящий на постели и с удовольствием облизывающий окровавленные пальцы. Пустая тарелка из-под мяса стояла рядом на полочке. А сам лис выглядел почти хорошо, если не считать расцветивших его тело багровых кровоподтеков. – Значит, это вы меня вчера штопали?
– И я в том числе, – усмехнулась я, подходя к койке и снимая с оборотня одеяло. Но Андрей неожиданно застеснялся и, цапнув его грязными пальцами, потянул на себя. – Ну-ка, не глупи. Что я там, по-твоему, не видела?
– Это неприлично, – буркнул парень, отчаянно покраснев.
Я закатила глаза.
– Боже, Андрей! Вы же рано созреваете. В твоем возрасте уже стыдно быть нецелованным!
– Я целованный, – упрямо засопел лис. – Очень даже. Просто… ну… у меня там все отекло. И чешется.
Я все-таки отвоевала у него одеяло и придирчиво осмотрела живот и все, что ниже. В частности, изрядно волосатые ноги, которые после травмы и наших вчерашних манипуляций действительно опухли до самых бедер. Ну а то, что выше, молодой лис целомудренно прикрыл ладошками.
– Ничего страшного, – заключила я, аккуратно ощупав уже поджившие рубцы. – Швы завтра можно снимать. Кости сегодня на рентгене посмотрим, но почти уверена, что там вовсю идет процесс образования костных мозолей. Отек продержится немного дольше, но паниковать нет никакого повода.
Лис поспешно набросил одеяло на себя и нахохлился.
– А меня там тоже будут голышом красивые девушки рассматривать?
– На снимок можешь надеть трусы, – со смешком разрешила я. Ишь, какой скромник. – Желательно красные. У нас там симпатичные кошечки работают лаборантами, а вы, мохнатики, любите все яркое.
– Да ну вас…
Я рассмеялась и не отказала себе в удовольствии потрепать насупленного лиса по голове. Он сперва дернулся, словно не хотел, чтобы к нему прикасались. А потом вдруг замер, принюхался и, схватив меня за руку, буквально ткнулся носом в свежую повязку.
– Ольга… Н-николаевна… – у него аж голос задрожал, когда бинт съехал и обнажил четыре глубоких отметины от зубов. – Боже… это что, я?!
– А кто ж еще? Оказывается, тебя зубами к стенке надо класть, потому что в другом положении ты кусаешься.
Парень поднял на меня несчастные глаза.
– Простите! Честное слово, я даже не помню, как вас пометил!
– Ты что сделал? – замерла я.
Лис жалобно шмыгнул носом.
– От вас теперь пахнет иначе. Еще вкуснее, чем раньше. Так что, похоже, я действительно вас пометил…
– Что-о-о?!
– Как друга семьи! – поспешил меня успокоить оборотень. – Чесслово! Брачные метки совсем другие!
Брачные метки и ставятся совсем иначе! Но, черт меня возьми, метка, да еще и лисья… на мне?!
– П-простите, – совсем сник этот дуралей. – Я правда не хотел.
Я прикрыла глаза и мысленно досчитала до десяти.
Спокойно, Оля. Спокойно. Он всего лишь подросток. И его метка – это естественный результат порыва умирающего мальчишки, который вдруг почувствовал запах знакомого ему существа. В дикой природе такие метки обычно ставились родичам, членам семьи, просто друзьям, особенно чужой расы, для того, чтобы при встрече с членами клана/стаи другие мохнатики знали, что это свой. Иногда их ставили людям. Из числа тех, кто был в курсе, что среди смертных проживает немалое количество нелюдей. Разумеется, помимо метки, таких счастливчиков метили еще и кровью, чтобы в случае чего их можно было быстро найти. Но, насколько мне известно, таких посвященных даже в столице насчитывалось немного. И вот теперь меня, так сказать, приравняли к ним. Проще говоря, меня приняли в стаю.
К счастью, «дружеские» метки были временными. Раны заживут быстро, а вот запах лиса останется на мне еще недели на три. Максимум на месяц. Потом метку надо будет или обновить, для чего Андрею снова понадобится поранить мне кожу, или же забыть о ней навсегда, что меня, если честно, устраивало гораздо больше.
Брачные метки действительно другие, это мне тоже было известно. Во-первых, они постоянные. А во-вторых, брачные союзы с такими метками заключались навсегда. О причинах оборотни не распространялись, но я знала, что после вот такой, дружеской, метки брачные ставились гораздо проще. С Андреем я, слава богу, спать не собиралась, так что, можно сказать, нам обоим повезло.
– Ладно, не расстраивайся, – наконец сказала я, немного успокоившись. – Метка и метка. Через месяц сойдет, и забудем.
– Отец меня убьет, если узнает, – не согласился Андрей.
– Давай тогда не будем ему говорить? Обидно будет тебя потерять, затратив на твое воскрешение столько усилий.
– Да как не будем?! Считаете, он не почует?!
М-да. Еще одна проблема. Но, помнится, во время ревизии одного из шкафов на сестринском посту я видела пузырек с подавителем запахов. Мы хранили его на случай, если в одну палату придется положить, к примеру, оборотня и, скажем, вампира. Так вот, чтобы клыкастику не докучало природное «благоухание» лохматого соседа, мы купали оборотней в этом составе. Собственно, из средств, которые химики-маги когда-либо изобретали для этой цели, подавитель был самым действенным. Но при этом самым кратковременным и неудобным. С другой стороны, мне много и не требовалось: всего-то руку натереть и дать ей высохнуть. А когда Лисовские исчезнут из поля моего зрения, необходимость в растворе отпадет, после чего оставшийся месяц я уж как-нибудь проживу.
