С нахальным видом тот продемонстрировал, будто запирает рот невидимым ключом на замок, а потом этот самый ключ выбрасывает за спину.
В комнате Дина, как всегда, творился страшный беспорядок. Спертый воздух пах… в общем, пах, и сильно. На злосчастном половике появился черный след от чьего-то ботинка такого размера, в каком хозяина берлоги было невозможно заподозрить. Со стены кто-то содрал парочку особенно пикантных гравюр полуобнаженных девочек, воспоминания о которых до сих пор заставляли меня неприязненно морщиться.
Автор вдохновенного беспорядка лежал на кровати и очень трогательно до ушей кутался в тонкое стеганое одеяло. Он приоткрыл воспаленные глаза, вернее, один глаз, и просипел:
– Ведьма, почему ты так долго не шла?
Я скрестила руки на груди.
– Общественной деятельностью занималась.
За несколько лет работы в теткиной таверне я до нервного тика насмотрелась на мужиков, страдающих разной степенью похмелья, и мгновенно узнавала этот несчастный, тоскливый взгляд человека, мечтающего повернуть время вспять и провести вечер тихо, чинно, за интересной книжкой и кружечкой сладкого чая. Опыт подсказывал, что товарищ по команде, который был обязан скакать кузнечиком по замку и встречать суетливых гостей, находился где-то между стадиями «сегодня издохну, не поминайте лихом» и «лучше бы издох еще вчера».
– Это твой вопрос жизни и смерти? – быстро проговорила я, обращаясь к Илаю.
– Эй! Вообще-то, «это» пока еще живо и может вас слышать, – простонал с кровати болезный.
– А тебе нравилось гулять по замку с тем парнем? – в точности копируя мой вкрадчивый тон, спросил Форстад.
– Да! Очень нравилось! – не отводя взгляда, огрызнулась я. – Но мантия с пуговицей мне нравилась еще больше.
– Ведьма, почему я раньше не замечал, что у тебя такой пронзительный голос? – промычал Дживс, далекий от чужих скандалов. – Нельзя ли потише? Я тут как бы стараюсь выжить!
– Заболел, значит? – кивнула я.
– Отравился.
Он перевернулся на спину. Одеяло сползло, выказывая измятый пиджак, рубашку и развязанный шейный платок, по-прежнему, как змея, обвивающий горло. Дживс спал не раздевшись.
– Чем?
– Булочкой, – едва не зарыдал он, прикрывая рукой глаза. – Ведь чувствовал, что кислила! И запах от начинки шел такой странный. Скажи, Илай?
Выходит, что они вместе устроили безудержное празднование моего проигрыша в споре? Мило.
– Запах, значит, странный? – Я измерила Форстада многозначительным взглядом.
– Не смотри на меня с таким упреком, я вчера был на разносе друзей по комнатам и на булочки не налегал, – уверил он.
– Спину не сорвал?
– Вроде нет, – совершенно серьезно повел Илай плечами.
– Жаль, – вкрадчиво заключила я. – Дживс, пей побольше лимонной воды. К вечеру полегчает. Удачи.
– И все? – приподнялся на локтях он. – Никаких снадобий? Форстад говорит, у тебя целый ящик всяких порошков и эликсиров. Тебе жалко, что ли, для друга?
– Боюсь, от твоего недуга существует только одно верное средство.
– Какое?
– Мама!
На что бедняга испуганно икнул и вороватым взглядом осмотрел загаженную комнатушку. Видимо, в красках представил, что будет твориться, если матушка войдет в двери.
– А снадобий нет никаких? – вздрогнул он. – Вообще?
Вздохнув, я вытащила из напоясной сумочки конвертик с порошком от головной боли, таскала на всякий случай… как натуральный ипохондрик, ей-богу.
– Держи, болезный.
– Дала, как от себя оторвала, – проворчал тот недовольно, но конвертик трясущейся рукой заграбастал. – Это что?
– Противоядие от того, чем ты вчера испорченные булочки запивал.
– Я же потом смогу выйти из общаги? – напрягся он, видимо, наслышанный о нашем эпичном знакомстве с его лучшим другом и сюрпризе в кувшине с крепленым вином.
– Вылетишь, голубь! Главное, дверь с окном не перепутай.
Время до начала тренировки таяло на глазах, не хватало еще опоздать из-за гуляки, не знающего меры в возлияниях. Я собралась уходить и развернулась на пятках.
– Ведьма, куда ты? – жалобно позвал он.
– На день открытых дверей! – отрезала я и кивнула Форстаду: – Чего и тебе желаю, иначе Армас нас живьем съест.
– Вы оба меня покидаете? – охнул Дин, когда мы споро выбрались в коридор. – Что, даже никто не принесет лимонной водички?!
Он продолжал стонать, но дверь закрылась и жалобы стихли. По пустой, залитой солнечным светом лестнице в обоюдном молчании мы спустились в холл общежития. В косых лучах плавала пыль, воздух был сухим и теплым, не верилось, что на улице мороз. И ничто не предвещало катастрофы, но она нас все-таки поджидала… Переход в учебный корпус оказался заперт!
Я подергала за ручки, бесполезно погрохотала створками, надеясь шумом вызвать смотрителя, но старик, по всей видимости, тоже занимался общественной деятельностью, хотя общество ненавидел всей своей жадной до коридорных светильников душой.
– И почему я не удивлена?
– Эден, пошли через улицу, – предложил Илай.
– Там же собачий холод, – мысленно покрываясь льдистой корочкой, простонала я не хуже похмельного Дживса.
Не прошло и минуты, как отморозить зад уже не казалось отвратительной идеей, более того, я с радостью померзла бы, лишь бы выбраться из общаги!
Смотритель забаррикадировал крыло! И нас в этом самом крыле. Уличные двери заперли на замок, закрыли на засов и наложили охранное заклятие. Для пущей надежности оставалось подпереть ручку шваброй.
– Форстад, у тебя же были ключи от перехода! – вспомнила я.
– Конфисковали, – покачал он головой.
– Есть запасной выход?
– Через окно, – съехидничал Илай, которого, похоже, совершенно не волновал прогул важного мероприятия. Аристократишке-то не грозило остаться без денежного довольствия на следующий месяц, а логика подсказывала, что именно деньгами меня накажет магистр.
– Я… я даже разозлиться не имею права, потому что сама поперлась к Дживсу! – конечно же, взбесилась я и, как злой ребенок, неожиданно даже для себя топнула ногой.
– Ты топнула ногой? – немедленно указал пальцем Илай.
– Завидуешь, что умею?
– Учишься быть принцессой?
– То есть ты тоже топаешь ногами?
Схватив его за руку, я попыталась добраться до новомодных наручных часов с золотым браслетом на крепком запястье.
– Эден, не надо срывать с меня одежду, – глумливо ухмыльнулся он.
– Закатай губу и не надейся! – Я проверила время и с отчаяньем воскликнула: – Двадцать минут! Армас нас не просто съест, а сначала заживо освежует!
