«Я должен собраться, — подумал Флэттери, возвращаясь на свою койку. — Я должен вести себя естественно и спокойно». Он старался не смотреть на вспомогательную панель на пульте повторителя. Бикель становился все более подозрительным и теперь замечал даже самые ничтожные мелочи. Флэттери отметил зеленые спокойные огоньки на пульте, мерное пощелкивание реле. Все системы корабля функционировали совершенно нормально.
И всё же глубоко в душе Флэттери испытывал какой-то безотчетный страх — как животное, чувствующее приближение охотника.
Бикель испытывал душевный подъем, какой-то внутренний прорыв, близость решения проблемы, до сих пор никак не дававшейся ему. Корабль — все живое на борту — был подобен марионетке. Теперь выход стал очевиден. До сих пор он только отдаленно представлял его себе. Теперь же все стало кристально ясным. В голове у него послушно громоздились необходимые схемы, будто чья-то заботливая рука аккуратно сложила в стопку кальки.
«Четырехмерная конструкция, — напомнил он себе. — Мы должны создать объемную сеть из сложных мировых линий. Она должна поглощать несинхронные передачи. Она должна извлекать дискретные закономерности из получаемых импульсов. Самое важное — это конструкция, а вовсе не материал. Самое главное — топология. Именно в этом ключ ко всей этой чертовой проблеме!»
— Прю, приготовь чего-нибудь поесть и свари кофе, — попросил Бикель. Он взглянул на хронометр рядом с центральным пультом, бросил взгляд на Тимберлейка. Пускай спит.
Размышления в подобном направлении, понял Бикель, привели его на самый порог решения проблемы. Небольшое давление здесь, небольшое приложение энергии там, и он получит разум, с которым еще никому не приходилось сталкиваться.
От этой мысли он испытал безотчетный страх, более того, нечто вроде благоговейного ужаса. Бикель повернулся к Флэттери.
— Радж, — сказал он. — А ведь мы еще не очнулись.
— Что? Как это? — Это спросил Тимберлейк, который только что проснулся и теперь, протирая глаза, недоуменно смотрел на Бикеля.
— Мы еще не проснулись, — объявил Бикель.
10
«Мы еще не проснулись». Все четыре часа вахты эти слова Бикеля не давали Флэттери покоя.
Тимберлейк пробурчал что-то вроде: «Ну и шутки у тебя!» и снова завалился спать.
Но Флэттери, которому нужно было одновременно следить и за показаниями приборов на пульте, и за экраном над головой, на котором были видны Бикель и Пруденс, колдующие над аппаратурой в мастерской, чувствовал, что в его восприятии корабль постепенно обретает какие-то личностные черты.
Флэттери чувствовал, будто он и трое других членов экипажа являются просто клетками какого-то огромного организма. Шкалы приборов, циферблаты, датчики и сенсоры, вездесущий видеоинтерком — все это представляло собой органы чувств, нервы и органы чего-то, что никак не связано с ним.
«Мы еще не проснулись».
«Мы упорно стараемся не думать об этом», — пришел наконец к выводу Флэттери.
Послышался голос Бикеля, обращающегося к Пруденс в мастерской:
— Вот с помощью этого мы избавимся от ненужной обратной связи. Следи за цветом провода и присоедини его вот сюда. А вот это — цепь глушителя сигналов. Мы должны следить за тем, чтобы случайно не ввести в нейронные цепи случайные циклы сигналов.
Потом Пруденс забормотала себе под нос:
— В человеческом черепе около пятнадцати миллиардов нейронов. Я сделала экстраполяцию. Мы ведь располагаем нейронными блоками и компьютером. В этом нашем… чудище нейронов почти вдвое больше.
Их голоса отдавались в мозгу Флэттери каким-то эхом. Он представлял себе весь корабль целиком, огромный механизм, чья жизнедеятельность требовала некоей оптимальной организации — процесса отдачи приказов. Сюда, само собой, входила и энтропия, поскольку система, которую представлял собой корабль, постоянно стремилась к равномерному распределению энергии.
«Что касается корабля, то порядок для него куда более характерен, чем хаос, — подумал Флэттери. — Тем не менее мы обращаемся с кораблем, как с большим оркестром, дирижирует которым Бикель. Только Бикель знает, как заставить его исполнять нужную нам музыку».
Личности, которую представляет собой корабль — их Жестяное Яйцо, — пока не хватает какой-то целостности. Вместо того чтобы саморегулироваться, корабль довольствовался малоэффективной системой обратной связи, обеспечиваемой четырьмя людьми, приметанными к его «нервной системе» на живую нитку. Это с одной стороны.
Но в будущем может настать момент, когда степень повреждений окажется слишком высокой и они не смогут помочь кораблю. Люди и так уже доказали, что не могут сделать корабль живой, динамичной, согласованной системой, которой он, по идее, должен был бы быть.
Флэттери вдруг испытал приступ неприязни к обществу, которое отправило своего хрупкого посланца буквально в никуда. Он знал, какими соображениями при этом руководствовались люди, однако это не умаляло его горечи.
«Представьте себе общество как состоящий из людей механизм, исключительно сложный защитный механизм, — твердил Хэмпстед — Общественные ограничения в результате естественного отбора проникли в плоть и кровь. И эти ограничения постепенно стали частью саморегулирующейся обратной связи в системе управления обществом. Проблема в том, способны ли люди вырваться за рамки этой саморегулирующейся системы. Ведь существование за ее пределами требует от человека исключительной отваги».
Закон, как было известно Флэттери, формулировался следующим образом: «Опыт отдельного человека не является фактором, абсолютно определяющим его поведение. Доминируют общественные устои на клеточном уровне».
Флэттери в сердцах стукнул костяшками пальцев по краю койки, чтобы избавиться от печальных раздумий. Он сосредоточился на пульте и понял, что нужно немного подрегулировать температуру. Автоматике никогда не удавалось точно выдержать режим.
А Бикель в это время поучал Пруденс:
— Следи за интервалами в цепях задержки времени. А то у «Быка» будет искаженное представление о настоящем.
— О чем, о чем? — удивилась Пруденс.
— О его настоящем — его «специфическом настоящем». Это то, что ты ощущаешь в любой отдельный момент времени, тот кратчайший отрезок времени, который принято называть «сейчас». Профессор Феррел — помнишь старика Феррела?
— Разве забудешь зятя самого Хэмпстеда!
— Точно, хотя дураком он никогда не был. Как-то раз мы были с ним на станции слежения за спутниками — он по свою сторону стерильной стены, я — по свою. И вдруг он говорит: «Смотри, эта штука движется!» Это был космический челнок с Земли. Потом Феррел продолжил: «На самом деле ты знаешь, что он движется с неимоверной скоростью. Но тебе кажется, будто ты видишь, как он меняет местоположение сейчас… в настоящем. Никаких острых углов — просто плавное движение. Так вот, это и есть „специфическое настоящее“, дружок. Всегда помни об этом!» С тех пор я это помню.
