Хотя Август уже не являлся консулом, он тем не менее сохранял за собой управление всеми ключевыми военными провинциями империи, каковое ему предоставили на десять лет, а прошло менее половины этого срока. Он продолжал пользоваться огромным авторитетом и, что еще более важно, фактической монополией на руководство всеми военными силами, так что его отставка с поста консула ни в коей мере не ослабила его власть. Нужно было решить вопрос о том, как оформить это господство юридически. Сенат быстро проголосовал за наделение его постоянным проконсульским империем и предоставил ему формальное право управления его провинциями и находящимися на их территории легионами даже теперь, когда консульским империем он больше не обладал. Эта право отдавать приказы и вершить правосудие обычно становилось недействительным, когда человек возвращался из провинции и пересекал померий, чтобы вступить в Рим, – за исключением особого разрешения, которое давалось человеку в день его триумфа. Август планировал часто уезжать из Рима и возвращаться, поэтому, чтобы каждый раз не даровать ему эти полномочия заново, сенат и народное собрание подтвердили указанную привилегию.
Император Цезарь Август сохранял пожизненный проконсульский империй даже в тот момент, когда он въезжал в Рим. Этот империй являлся превосходящим (в последующие годы будет использоваться слово maius, т. е. «бо́льший») по отношению к империю любого другого проконсула. Если Август находился в какой-либо из сенаторских провинций, то их наместники не имели права отменять его действия или решения. Впрочем, данная привилегия не давала ему права управлять этими провинциями как своими собственными и не обязывала его давать систематические указания проконсулам. Как и раньше, он продолжал получать прошения от общин в этих областях и отвечать на них, а его постановления соблюдались потому, что он обладал как неоспоримым auctoritas (авторитетом), так и формальной властью.
В прошлом Цезарю неоднократно предоставлялись права и полномочия плебейских трибунов. В 23 г. до н. э. их либо возродили, либо пожаловали ему в более полном объеме. Будучи патрицием, он не мог занимать эту должность, хотя в 44 г. до н. э. попытался воспользоваться всеобщей неразберихой и выставил свою кандидатуру на этот пост. С 36 г. до н. э. он, а также Октавия и Ливия были наделены такой же сакросанктностью,[444] как и трибуны, так что отныне любая попытка причинить им вред рассматривалась как преступление против богов. Теперь, когда он уже не был консулом, ему недоставало формального права вести дела в пределах города, а трибунские полномочия давали возможность это делать. Будучи магистратом, трибун имел право созывать сенат или народные сходки (concilium plebis). Август получил также дополнительное право, которым трибуны не обладали, а именно – возможность вносить по одному предложению на каждом заседании сената.[445]
Детали этих новых полномочий и причины, по которым они были приняты, остаются в высшей степени противоречивыми и служат предметом научных дискуссий. Здесь нет простых ответов, и, как почти всегда и бывает, мы не знаем, какими мотивами руководствовались Август и его советники. Этот план, несомненно, являлся результатом тщательного обдумывания, хотя сложно сказать, началось оно до или после его болезни. Консульство было удобным и понятным проявлением традиционной власти. Тем не менее в 23 г. до н. э. Август уже в девятый раз подряд занимал эту должность и, если не считать первых двух лет, всегда служил полный срок. До этого года его коллеги обычно оказывались его близкими соратниками. Это было весьма полезно для того, чтобы удерживать власть и действовать законно и открыто, но в то же время подобная практика означала, что вершина сенаторской карьеры станет недоступной для всех, кроме людей из ближайшего окружения принцепса. Частые уходы в отставку и назначение суффектов уменьшали значение самой должности и свидетельствовали о явном господстве Августа, поскольку именно он контролировал всю систему и требовал частых выборов.[446]
Возможно, Дион Кассий был прав, когда говорил, что Цезарь Август хотел предоставить как можно большему числу сенаторов возможность занять высшую должность. После 23 г. до н. э. в течение десяти лет консулов-суффектов больше не было, и даже потом их назначение являлось уже скорее исключением, чем правилом. Многие из тех, кто занимал эту должность, происходили из знатных семейств, но были слишком молоды, и во время гражданских войн служили скорее всего в низших чинах, особенно в ходе становящейся все больше уходившей в прошлое битвы при Филиппах. Такие люди, как Пизон и Сестий, были представителями старой сенаторской элиты и могли открыто ассоциировать себя с делом «Освободителей» и стремиться к идеальной республике, возглавляемой сенатом и свободной от господства одного властителя или фракции (Dio Cass. LIII. 32. 3).
Однако при этом они жили под властью триумвирата или самого Цезаря Августа вот уже более двадцати лет. Хотели они этого или нет, но им пришлось принять реальность нового режима – по крайней мере, в данный момент. Наличие их имен в фастах – официальных консульских списках, и исполнение ими своих служебных обязанностей являлись украшением исправно функционировавшего государства. По иронии судьбы, возвращение к ежегодному избранию двух консулов было не только данью традиции, но и делало невозможным приобретение одним из них чрезмерной или постоянной власти или влияния, как и было задумано. Впрочем, ни один из консулов, из какого выдающегося рода он бы ни происходил, не мог ни в чем конкурировать с Цезарем Августом – одиннадцатикратным консулом и трижды триумфатором (не говоря уже о еще более многочисленных провозглашениях его императором), который по-прежнему контролировал все важные провинции и играл активную роль в общественной жизни самого Рима.
Несмотря на попытки объяснить события этих лет с точки зрения коллективной оппозиции, в источниках нет ни малейшего намека на то, что Август изменил свое официальное положение потому, что его заставили это сделать. Безусловно, многие сенаторы радовались тому, что консульство снова стало предметом конкуренции между достойными кандидатами. Однако эту точку зрения разделяли не все. В ближайшие несколько лет участники голосования в большинстве своем на избирательных бюллетенях во время центуриатных комиций обычно писали имя «Цезарь Август», хотя он не выставлял своей кандидатуры. Так бывало несмотря на то, что выборы проходили под председательством одного из консулов этого года, а предвыборная борьба носила ожесточенный характер – мы слышим о широком распространении взяточничества и сопряженных с насилием беспорядках в «лучших» традициях предшествующих десятилетий. Август всегда отказывался проводить перевыборы, но очевидно, что многие чувствовали себя в безопасности лишь в том случае, если он имел власть для поддержания стабильности и был в состоянии избежать повторения гражданских войн. Исход голосования в центуриатных комициях чаще всего зависел от того, как проголосуют центурии зажиточных граждан, так что дело было вовсе не в том, что недисциплинированные и необразованные бедняки просто хотели сохранить у власти человека, который обеспечивал им развлечения и бесплатное зерно.[447]
Поскольку Август действовал в Италии и в провинциях через посредство сенаторов, было целесообразным содержать их в довольстве (в разумных пределах). Легаты всех провинций, кроме Египта, а также младшие легаты, командовавшие легионами, назначались из числа сенаторов. Система требовала непрерывного притока таких людей, которые готовы были служить добровольно и принимать в награду почести, звания и возможности заслужить репутацию для себя и своего рода. Дел было очень много. В 23 г. до н. э. Август увеличил число преторов с восьми до десяти; двое новых должны были помогать ему с управлением государственными финансами. Наличие двух новых консулов каждый год, а также его собственные новые полномочия привели к появлению новых старших должностных лиц и позволили сделать еще больше. Вероятно, Августу и самому было неудобно непрерывно занимать консульскую должность, которая в те годы, когда сам он отсутствовал в Риме, тяжким бременем ложилась на плечи его коллеги. Поэтому для перемен такого рода были и причины сугубо практического характера (Dio Cass. LIII. 32. 2).
