Несовершенства действительности никогда не являлись препятствием для дипломатии, и день за днем в городах велась подобная деятельность. Послы ждали возможности быть представленными, произносили речи – вероятно, весьма длинные, – после чего оказывались либо довольны, либо разочарованы результатом. Некоторые города пострадали. Афины лишились части территории, которая находилась под их управлением, в то время как Спарта, наоборот, получила власть над более обширной областью. Кизик в Азии был сурово наказан за беспорядки, в ходе которых нескольких римлян высекли, а затем казнили. Он лишился статуса свободного города, а некоторых из его жителей обратили в рабство. Это было крайней формой наказания, и такая кара назначалась лишь немногим (Dio Cass. LIV. 7. 2, 6).
Во время путешествия Августу приходилось следить за событиями в самом Риме, где в 21 г. до н. э. происходили большие волнения. Где бы принцепс ни был, из других провинций приезжали просители – так же, как они ездили в Тарракону, когда он находился там. Префект Египта Петроний столкнулся с серьезными нападениями эфиопов на юг его провинции. Первую атаку он отбил, но из-за трудностей, связанных с содержанием армии в условиях пустыни, был вынужден отступить, уведя с собой большую часть войска. Эфиопская царица Кандака вновь послала своих воинов против римлян, на что последние ответили контратакой, и на сей раз хорошо подготовленный Петроний продвинулся далеко на юг. В Британском музее хранится голова статуи Августа, которую эфиопы сняли и увезли к себе в качестве трофея. Потом ее закопали возле входа в один из их храмов, и она не пострадала, когда храм был разрушен римскими солдатами, жаждавшими мести; там ее и нашли во время раскопок. Наконец, Кандака запросила мира, а Петроний перенаправил ее послов к Августу. Любопытно, что, по сообщению Страбона, эфиопы жаловались, что не знают, «кто такой Цезарь и куда надо идти к нему», и поэтому Петроний «предоставил им провожатых. Послы прибыли на Самос, где находился Цезарь».[484]
В 20 г. до н. э. Агриппа был отправлен обратно в Рим, чтобы подавить продолжавшиеся в городе беспорядки, но вскоре ему пришлось уехать в Испанию, поскольку там началось восстание. В следующем году, проведя энергичную военную кампанию, он положил конец крупномасштабному сопротивлению кантабров и астуров. Тем временем на центуриатных комициях избиратели опять написали на своих табличках имя Августа и отказались избирать другого консула. В начале 19 г. до н. э. Гай Сентий Сатурнин все еще оставался без коллеги. Состоялись новые выборы, но они прервались из-за насильственных действий со стороны одного из кандидатов. Это был Марк Эгнаций Руф, заработавший себе популярность несколько лет назад, когда он занимал должность эдила. Во время пожаров и наводнений Руф не только развлекал сограждан, но и сформировал из своих рабов пожарную бригаду, которая помогала оберегать дома от огня. Еще не достигнув предписанного законом возраста для избрания в консулы, он тем не менее выставил свою кандидатуру и организовал своих рабов и сторонников в группы наподобие тех, какие были у Клодия и Милона. Возможно, он обещал проведение радикальных реформ в случае избрания или же просто считался угрозой существующей стабильности, поскольку позднейшие источники говорят, что он устроил заговор против Августа (вероятно, это сообщение является отражением традиции, связывавшей с принцепсом военные поражения даже в том случае, если сам он находился далеко от театра военных действий). Сатурнин добился от сената объявления senatus consultum ultimum[485] (последний раз, когда это вообще делалось) – Эгнация и его сторонников арестовали и казнили. По-видимому, помощь преторианцев, находившихся в самом городе или поблизости от него, а также активная поддержка таких людей, как Меценат и Статилий Тавр, значительно упростили эту задачу. Данный эпизод стал напоминанием о жестокостях прошлого, а также послужил предупреждением о том, что подобные вещи могут повториться, особенно если принцепса нет поблизости. Однако во многих отношениях он все же был признаком стабильности Августова режима. Проблема была решена при помощи традиционных механизмов, а Эгнаций Руф оказался последним в длинной череде амбициозных сенаторов (часто – трибунов), готовых и способных применить силу, чтобы добиться своего.[486]
Учитывая расстояние, Август мог и не знать об этих событиях, пока вся эта история не закончилась. До того как он покинул Рим, к нему прибыло посольство от парфянского царя Фраата IV с требованием выдачи соперника царя – Тиридата. Последний бежал, надеясь на защиту и поддержку Августа, и привез с собой в качестве пленника сына Фраата. Обоим было предоставлено комфортное размещение на случай, если в будущем они окажутся полезными, но в 23 г. до н. э. отправленная Фраатом делегация попросила их вернуть. Парфянские послы пришли сначала к Августу, а тот, в свою очередь, привел их и Тиридата на заседание сената. Вместо того чтобы вынести решение по данному вопросу, сенаторы сразу проголосовали, чтобы это сделал принцепс. Сирия – ближайшая к Парфии страна – относилась к числу его провинций, поэтому, возможно, в этом был свой резон, однако важнее здесь то, что данный эпизод показал, кому в действительности принадлежит власть в Риме (Dio Cass. LIII. 33. 1–2).
Август вернул царю его сына, но отказался выдать Тиридата и потребовал возвращения римских знамен и пленников, находящихся у парфянского царя. Переговоры продолжались на меньшем расстоянии, когда в 20 г. до н. э. принцепс прибыл в Сирию. Они подкреплялись демонстрацией силы. В результате восстания в Армении царь Артакс II был низложен и убит. Его царство располагалось между двумя великими державами, Парфией и Римом, и в культурном отношении было ближе к первой, хотя в целом все больше испытывало на себе военное давление со стороны второго. Артакса поддерживали парфяне, но теперь представители правящей знати предложили трон его брату Тиграну – очередному князю в изгнании, который искал и нашел убежище в Риме.
Август удовлетворил просьбу и послал 21-летнего Тиберия во главе войска, чтобы доставить Тиграна в его царство. Это было необычным поручением для столь молодого человека, сравнимым лишь с деятельностью Помпея в недавнем прошлом и юного Цезаря во время гражданских войн. В данном случае не велось никаких боевых действий, а продвижение войска лишь немногим отличалось от парада, кульминацией которого стала интронизация Тиграна в качестве нового царя. Подобные мирные проявления римской силы имели давнюю традицию и вызывали повсеместное восхищение. Разумеется, Тиберия сопровождали старшие по возрасту опытные офицеры, но даже при этом молодой человек имел возможность отдавать приказы и управлять большим войском в полевых условиях.[487]
Армянский поход стал основой для последующих переговоров. Август больше не хотел воевать с Парфией, как в 29 г. до н. э. Риск был велик, а масштаб задачи пугал. Во всяком случае, из-за этой войны он еще два-три года находился бы вдали от Рима, и в течение этого времени было бы весьма неудобно разбирать прошения и решать другие встающие перед ним вопросы. Фраат IV более не стремился к конфронтации. Его государство граничило не только с Римом, а, кроме того, ему пришлось столкнуться с более близкой угрозой со стороны конкурирующих членов царской семьи и непокорной знати. За последние годы Август заручился верностью городов и клиентных монархий в самой Сирии и вокруг нее, так что если бы парфяне рискнули напасть, маловероятно, чтобы их там кто-нибудь поддержал.
