Игры были задуманы как символ наступившего благополучия и еще более прекрасного будущего. Римлянам суждено расти числом и силой в грядущих поколениях, и Цезарь Август был в сердце каждого. Теперь он мог похвастаться наличием сыновей, ибо, как показывала его собственная карьера, узы усыновления были весьма сильны, и воспитание приемных детей обходилось так же дорого, как и родных. Таким образом Август старался соответствовать собственным идеалам, к чему поощрял и других представителей римской элиты. То же самое можно сказать и о ранних браках его приемных детей и других родственников.
Однако его друзья не могли в этом смысле служить примером для подражания. Меценат был женат, но детей не имел и вообще предпочитал мужчин. Вергилий оставался холостяком, и поговаривали, что он интересуется мальчиками. Гораций увлекался дамами, но общался только с профессиональными куртизанками. Говорят, что в спальне у него повсюду висели зеркала, чтобы он мог смотреться в них, когда уединялся с дамами, и если это правда, то это было дорогое удовольствие, поскольку зеркала тогда стоили недешево. Но Август, похоже, не возражал и игриво называл поэта в письмах «чистоплотнейшим распутником» и «милейшим человечком». Никто из этих людей не стремился всерьез к карьере государственного деятеля – Меценат обладал достаточным влиянием и закулисной властью, но никогда не занимал должностей.[526]
Августа больше занимала внешняя сторона дела и практические вопросы, а не поведение само по себе, что было вполне в римском духе. Ему нужно было, чтобы аристократия производила потомство и прилично вела себя на публике, выражая почтение к богам и традициям. Многие игнорировали его брачное законодательство, но в целом большинство более или менее охотно ему подчинялось. Если они это делали и вели себя подобающим образом, то их никто не трогал.
XVII Семья и коллеги
Его долгое присутствие в городе многих уже стало тяготить.
Дион Кассий, III в. н. э.[527] Пер. А. В. Махлаюка
Альпы я велел усмирить начиная с того района, который ближе всего подходит к Адриатическому морю и вплоть до Тускского моря. При этом ни на один народ я не пошел войной противозаконно.
Деяния божественного Августа[528] Пер. А. Л. Смышляева
В конце 17 или начале 16 г. до н. э. три германских племени – узипеты, тенктеры и сугамбры неожиданно напали на находившихся в их землях римлян (предположительно купцов) и распяли их. Неизвестно, чем была вызвана эта вспышка враждебности, но вскоре отряд германских воинов переправился через Рейн и совершил набег на римскую Галлию. Легат Марк Лоллий начал собирать войско, чтобы оказать им сопротивление – так в подобных случаях поступали и Цезарь, и Агриппа, и другие. Однако похоже, что Лоллию недоставало их военного мастерства, поскольку на этот раз дела пошли плохо. Вспомогательный конный отряд, занимавшийся патрулированием дорог в авангарде, попал в засаду и был разбит. Ликующие германцы стали преследовать отступающих всадников, и вся эта масса, обратившись вспять, смяла основные силы, которые пришли в замешательство из-за внезапного нападения. Орел Пятого легиона «Жаворонков» был сломан и потерян. Некоторое время, пока не удалось восстановить порядок и отбить нападение, большая часть римской армии попросту бежала.
Лоллий и его войско пережили поражение, и потери, по-видимому, оказались не слишком большими. Светоний даже пишет, что оно «принесло больше позора, чем урона», но тем не менее оценивает его как одно из двух самых серьезных поражений армии Августа после гражданских войн. Лоллий был его легатом, а солдаты – его солдатами, и их поражение относилось к нему в той же мере, в какой их победы являлись частью его успеха. Император Цезарь Август возглавлял государство потому, что его победы обеспечивали мир и процветание. Любой провал мог стать катастрофой, и после обставленного с большой помпой возвращения штандартов из Парфии и Иллирии потеря очередного орла была настоящим позором. Август объявил, что лично отправится в Галлию, и покинул Рим в конце весны. Но кампания закончилась еще до его прибытия. Лоллий собрал большое и хорошо подготовленное войско и в отместку за устроенный германцами набег вторгся на их территорию. Узнав об этом, германцы отправили к нему послов с просьбой о мире на любых приемлемых для римлян условиях. Что случилось с орлом, неизвестно, но фанфар при его возвращении не звучало, поэтому не исключено, что потеря была лишь временной, и драгоценный значок удалось отбить во время первой же стычки.[529]
Август продолжал путь в Галлию, и вполне возможно, что путешествие в западные провинции было запланировано еще до того, как стало известно о поражении Лоллия. Агриппа же отбыл на Восток и так же, как и его тесть, отсутствовал в Италии около трех лет, действуя по отработанной схеме, согласно которой краткое пребывание в Риме чередовалось с длительными посещениями провинций. Дион Кассий утверждает, что Август был только рад покинуть город и воспользовался известиями из Галлии как предлогом для того, чтобы поскорее уехать. Недавно введенное брачное законодательство все еще раздражало некоторых сенаторов и всадников. Принцепс готов был сделать исключение для своих друзей и сторонников, и, хотя это было вполне понятно и очень по-римски, подобная снисходительность вызывала глубокое возмущение, поскольку со всеми остальными он обходился сурово. Никакого организованного сопротивления не было, однако неформальный стиль Августа, его доступность и заверения в том, что он стремится к свободным и открытым дебатам в сенате, предоставляли немало возможностей поставить его в неловкое положение. Чем дольше он оставался в Риме, тем проще было заинтересованным лицам испытывать его терпение, а он мало что мог сделать, если, конечно, хотел сохранить видимость республиканского правления (Dio Cass. LIV. 19. 1–2).
Вероятно, Ливия сопровождала Августа в Галлию, хотя Дион Кассий и передает нелепую сплетню, будто принцепс специально уехал из Италии, чтобы продолжить свой роман с женой Мецената Теренцией вдали от посторонних глаз. Сын Ливии Тиберий вскоре присоединился к ним, так что оба пасынка Августа могли в течение нескольких последующих лет наслаждаться тем, что играли заметную роль в государственных делах. Одной из причин, по которой Тиберий задержался в Риме, стало то, что они с Друзом совместно председательствовали на гладиаторских играх, проводившихся в честь открытия перестроенного храма Квирина – очередного древнего божества, которое теперь отождествлялось с обожествленным Ромулом. Тот факт, что игры организовывали оба брата, не является совпадением, поскольку на фризе нового храма были изображены Ромул и Рем, но не ссорящиеся, а гадающие по полету птиц, как авгуры. Такая братская гармония – будь то между братьями по крови или просто между всеми римлянами – являла собой настоящее и будущее, провозглашенное режимом Августа.[530]
Тиберий был избран претором на 16 г. до н. э. и, наконец, смог занять эту должность через несколько лет после пребывания в сенатских списках в качестве претория. Ему было двадцать пять лет, и, согласно постановлению сената, он имел право претендовать на любую магистратуру на пять лет раньше положенного срока. В то же время Август понизил минимальный возраст для занятия всех важных должностей, хотя остается неясным, когда и каким образом он это сделал – в рамках одной коренной реформы или в результате ряда частных изменений. Похоже, что процесс завершился к концу 20-х гг. до н. э., из чего следует, что должности можно было занимать в более молодом возрасте, чем раньше, так что претору могло быть всего 30 лет, а консулу – 33. Это изменение помогало пополнить ряды консулов и других магистратов за счет людей известных фамилий, когда выросло новое поколение семей, поредевших в результате гражданских войн и проскрипций.[531]
