– Значит, ты забрал ее телефон и вешал посты в «Фейсбуке». А как ты писал у меня в «Инстаграме», если мой телефон был в машине?
Немыслимо. Неужели за всем этим действительно стоял Бен?
– Зашел в твой аккаунт. Ты до сих пор используешь имя Мэтта как пароль ко всему. Зря, ей-богу.
– И это ты прислал цветы?
– Да. Ты ничего не помнила про свидание, просто идеально. Для меня. Хотя однажды я чуть не попался – когда включил радио. Я выскочил через заднюю дверь, и Бренуэлл помчался за мной по дорожке. Он-то меня узнал. Пришлось быстро вытащить его за ворота. Ты посмотрела мне прямо в лицо и ничего не заподозрила. Думала, что я в Эдинбурге.
– Даже и без Эдинбурга мне бы никогда в голову не пришло, что ты способен на такое. Нет, постой! Нет, Бен, не может быть! – Отчаянно хватаюсь за соломинку. – Ты же прогнал того мужика из сада! Он тебя избил!
– Он ходил по домам, продавал интеллектуальные счетчики электроэнергии. Я толкнул его к стене и потребовал бумажник и телефон. А он мне врезал.
Бен ухмыляется до ушей, гордый своей смекалкой. «Смотри, Кошечка, у меня пятерка по диктанту!»
– А… видео с сексом?… – неловко говорить об этом с младшим братом.
– Мы с Крисси. Ей нравилось экспериментировать. Я знал: ты решишь, что это ты, и постыдишься кому-нибудь показать и удостовериться. Ты у нас всегда в центре вселенной, да, Эли?
– Это ты поставил меня в центр и обвинил во всем. Ты сделал мою жизнь адом, Бен! Ты стучал в окно? Я чуть не умерла от страха!
Наверно, в окно Джеймсу тоже стучал он, чтобы представить все как случайность и усилить мою паранойю.
– Неужели ты так меня ненавидел?
– Ненавижу, – поправляет он. – Ты убила маму.
– Нет, Бен. Ты был слишком мал и не помнишь. Она не могла сама есть, одеваться, ходить в туалет. Ее существование утратило всякое достоинство. Ее жизнь закончилась.
– Но она смеялась, шутила!
– Она держалась ради нас, вот и все.
Игра в запоминание предметов, кухонное полотенце на подносе – Бен помнил только то, что хотел.
– Так не могло продолжаться.
– У нее были мы. Я!..
– Да, и она нас любила, очень. Но она хотела уйти.
– Я тебе не верю! Она бы никогда меня не бросила!
– Ее мучили боли, Бен.
– Она поправлялась!
– Она умирала!
Мы орем друг на друга, а я тем временем отчаянно пытаюсь развязать узел за спиной. Ослабляю веревку. Кручу туда-сюда руки, натирая кожу.
– Айрис говорила, что она поправится! Она обещала. Она должна была знать, она была взрослая.
– Она была трусиха! Слушай… – я смягчаю голос. – Мы ни разу толком об этом не поговорили, а следовало. Ты теперь взрослый и можешь понять. У мамы была болезнь двигательного нейрона. От этого не выздоравливают.
– Айрис обещала…
– Айрис хотела тебя оградить. Как и я, Бен. А мама хотела уйти и умоляла ей помочь. Она страдала! Отказать было бы жестоко.
– Это убийство!
– Нет… – слабо возражаю я.
– Если это правда, если она действительно хотела, почему ты мне не рассказала? Почему я узнал от кого-то другого? Представляешь, сука, каково это?!
– Да, я понимаю, страшный удар. Но отпусти Мэтта, он здесь ни при чем. Развяжи меня, и поедем домой, поговорим. Я отвечу на любые твои вопросы.
– Я не могу его отпустить.
– Почему?
– Потому что ты уже сказала полиции, что Мэтт убьет нас обоих. «Мой муж, Мэтт! Он убил мою тетю, связал брата! Он хочет убить меня! Он убьет нас обоих!» – передразнивает Бен. – Меня не заподозрят. Ты полетишь с обрыва. Мэтт – тоже, а я скажу, что он пытался меня убить и во время схватки сорвался сам.
Бен проводит ножом по своей руке, и по коже течет алая струйка.
– Смотри, это когда мы с ним боролись.
Даже если бы я вдруг узнала сейчас лицо брата, он все равно остался бы для меня чужаком.
С четвертой попытки Бен взваливает Мэтта на плечо и несет к двери. Колени его дрожат под тяжестью. Я кричу, кричу, и мои вопли смешиваются с хриплыми криками голодных чаек. Бен возвращается с пустыми руками, и я падаю духом. Прихрамывая, он поднимает меня и тащит наружу. Мэтт лежит на земле у края обрыва. Бен его не скинул. Пока. На мгновение во мне загорается искра надежды, но тут брат поясняет:
– Хочу, чтобы ты видела. Чтобы почувствовала, каково это, когда у тебя отнимают любимого.
Бросает меня на землю. От удара перехватывает дыхание – в спину впивается что-то твердое и острое.
– Бен! – снова заговариваю я, пальцами нащупывая предмет, на который упала.
Острый кусок кварца. Начинаю резать им узел. Медленно, методично.
– Стой! – кричу я, едва он делает шаг к Мэтту. – Помнишь, я читала бессмысленные стихи, когда тебе не спалось? Ты их очень любил!
– Не надо, Эли! Не поможет! Все мое детство было ложью! Все, от начала до конца!
– Не все, даже не большая часть! Это ужасно, что мама умерла, Бен, но если бы я могла вернуться в прошлое, я бы поступила точно так же! Правда.
Он бросается ко мне с ножом. Я уворачиваюсь. Лезвие свистит рядом с ухом.
– Подожди! – Иступленно режу веревку о камень. – Если бы не ожидалась ее скорая смерть, проводили бы вскрытие, нашли бы таблетки и начали следствие. Врач знал, что мама слаба и сама флакончики с лекарствами не откроет. Он бы понял, что ей помогли, и меня бы арестовали. Но расследования не было, это расценили как смерть из-за болезни. Ее скорой смерти все ждали, понимаешь?
Веревка лопается, натяжение ослабевает, руки свободны.
– Бен!
Рывком встаю. Земля качается, колени совсем ватные. Бен растерянно осмысливает мои слова.
– Отдай нож! Пожалуйста!
Мы двигаемся по кругу, точно акулы. Внизу хищно ревет море.
– Как Филин и Киска в зеленом челне уплыли, расскажет любой… – начинаю я, и Бен плачет.
За его спиной сливаются пенное море и пасмурное небо.
– Бенджамин, опустите нож! – гремит знакомый голос констебля Хантера.
– Мы проверили звонки Бена… Как вы, Эли? – кричит Уиллис. – Отойдите от края!
Не могу. Я никуда не пойду без брата.
Протягиваю руку. Он мотает головой.
– Меда подводу и денег колоду они захватили с собой…
Я говорю тише, а его губы шевелятся, повторяя каждое слово. Он вспоминает, каково быть маленьким, любимым.
– Филин глядел на звезду в ночи, и пел серенаду он…
