Я было совсем отчаялась найти работу. Слепота на лица перечеркивала любые варианты, однако мне предложили место в некоммерческой организации по поддержке больных прозопагнозией, и это стало настоящим спасением. Нас больше, чем вы думаете. Я работаю часами и часами отвечаю на звонки по вечерам и в выходные, а в перерывах долго гуляю с Бренуэллом у моря и в парке. Однако не среди скал. Только не там.
Наш с Мэттом дом перешел в другие руки. Мэтт давно уже не выплачивал ипотеку. Я не хотела оставаться в доме, который делила с Крисси. Перебралась на окраину города в отчаянном стремлении уехать и в то же время остаться в городе, который связывает меня с Беном.
Джеймс и Джулс часто пишут по электронной почте, и я все больше им отвечаю. Ни тот, ни другой не поджигал «Призму», чтобы скрыть участие Джеймса в этой печальной истории. Поджег ее Карл. Бар перестал приносить доход; неудивительно, что во время нашей встречи Карл так обрадовался наличным. Решил, что легко разберется с вопросом при помощи страховки. Его арестовали. Хотя кто я такая, чтобы судить? Все мы совершали поступки, которые считали очень ловкими, пока нас не поймали. Верно?
Я попросила Джеймса и Джулс не заговаривать со мной, если мы случайно пересечемся в городе. Я пока не готова общаться лично, хотя к этому идет. Порой вспоминаю, как Джеймс меня смешил и как в баре коснулся моей руки. Меня тогда словно током ударило. Прощение дарует свободу, сказала Крисси. Но я предпочитаю не торопиться. Начну с папы. Мы переписываемся, посылаем настоящие, бумажные письма, которые надо бросать в ящик, а сегодня впервые после его освобождения встречаемся.
«Как я тебя узнаю?» – спросил он, и я чуть не рассмеялась, потому что я, наверно, последняя, кому стоит задавать такой вопрос.
Потом вспомнила про мелкие детали – именно они облегчают мне жизнь. «Со мной будет черно-белый пес с чрезмерно энергичным хвостом».
Слепота на лица – и проклятие, и подарок. Разумеется, по доброй воле я бы никогда ее себе не пожелала – а кто пожелал бы? – но она помогает жить настоящим, замечать окружающее. Я вижу мелочи, которые другие упускают. Машинально оцениваю жесты, настроение. Ярче воспринимаю цвета, чтобы потом их узнать. Покажите мне синюю блузку, и я точно определю, видела ли ее раньше. Не думайте, что это просто. Существует семьдесят три оттенка синего и сотни промежуточных вариантов. Я помню именно мелочи.
Папа подойдет с минуты на минуту… Наклоняюсь погладить Бренуэлла. Он поставил торчком уши, напряг мышцы. Не рвется с поводка, как обычно, не спешит поноситься по парку. Знает – мы чего-то ждем. Кого-то.
Папа. Кручу в голове это слово. Как много времени прошло! Мелькает мысль: не зря ли я все затеяла. Может, пока не поздно, пойти домой? Однако шестое чувство нашептывает, что уже поздно. Он здесь.
Поднимаю взгляд, и сердце екает от глубокой внутренней уверенности. Папа. Он все еще кажется знакомым. Остановился у пруда с утками и внимательно и робко меня изучает. Я улыбаюсь. Толпа пришедших на пикник мешает смотреть. Плетеные корзины со снедью, дети с битами для крикета и футбольными мячами. Семья… То, чего у меня нет. Хотя теперь, наверно, есть.
Он здесь. Не двигается. Даже отсюда я чувствую его смятение и гадаю, чего он ждет. Гнева? Раздражения? Слез? А любви? Ждет ли он любви?
Слева от меня раздаются смех и улюлюканье. Мужчины, гоняющие в футбол, освистывают товарища. Я не поворачиваюсь. Все здесь для меня чужие. Все, кроме него.
Между нами каких-то несколько метров, а на самом деле – мили и мили, годы и годы, и я знаю, папа тоже вспоминает наш дом. Думает ли он о том, как подтыкал мне на ночь одеяло или как кружил маму по кухне под «Обольстительницу», а из духовки поднимался аромат имбирного пряника? Или вырывался, когда ему на запястьях защелкивали наручники, а в памяти навсегда отпечатались перепуганные лица детей?
Слышу жужжание около уха и отгоняю ленивую пчелу. День сегодня прекрасный, просто великолепный. По васильковому небу плывут белые кисточки облаков. Папа кивает. Всего раз. Я отвечаю кивком, делаю к нему шаг, другой… В пересохшем горле комом встают эмоции. Напоминаю себе: я слишком взрослая, чтобы броситься ему на шею. Мы теперь почти одного роста.
Он делает шаг в мою сторону и закусывает нижнюю губу, как будто сам вот-вот заплачет. Гляжу ему в лицо. До сих пор я лелеяла крошечную искорку надежды, что узна´ю его, как маму, но нет… И все-таки мое сердце трепещет от любви. Как я могла думать, что я его ненавижу? Человека, который подарил мне жизнь!
Несмотря на теплую погоду, волоски у меня на шее встают дыбом, как будто кто-то провел пальцем по коже.
– Сара! – звучит позади знакомый голос.
Голос, который тысячу раз приносил мне утешение, прочитал сотни сказок на ночь.
– Папа?! – Резко оборачиваюсь.
– Прости, надо, наверно, называть тебя Эли.
Это, несомненно, мой отец.
Кто же в таком случае за мной наблюдал?
Ничего не понимая, оглядываюсь через плечо на пруд с утками. Человек, который кивнул мне, пятится, не отрывая от меня взгляда. На прощание поднимает руку, отворачивается и вытирает что-то со щеки.
Думаю, это слеза.
Бен?
И плыли они целый год и день
В зеленом челне…
Письмо от Луизы
Дорогие читатели, огромное спасибо за то, что взяли в руки «Свидание». Если книга вам понравилась и вы хотите быть в курсе моих новинок, подписывайтесь, пожалуйста, на рассылку.
www.bookouture.com/louise-jensen
Ваш электронный адрес никогда никому передаваться не будет, а отказаться можно в любой момент.
Огромное спасибо за ваш интерес к моим первым трем книгам. С трудом верится, что это уже четвертая! Идея «Свидания» появилась из самого неожиданного источника – «Моей жизни», большой серии документальных фильмов Си-би-би-си о детях с необычными судьбами. Пять лет назад мы с семьей посмотрели передачу о Ханне Рид, девочке, у которой в восьмилетнем возрасте в результате инфекции и воспаления мозга развилась прозопагнозия. История Ханны в равной степени трагическая и вдохновляющая. В одном из эпизодов она вошла в комнату, где вместе с ее родственниками и друзьями было несколько незнакомцев. Она ходила между ними и напряженно вглядывалась в лица. Страшно расстроилась, что не узнает родных. Ханне также показывали фотографии, и она не нашла среди них саму себя. Сказала, что чувствует себя отрезанной от мира. Ее страх при выходе из дома был почти осязаемым. Создатели фильма познакомили ее с другими подростками с тем же заболеванием, а университет, который изучает прозопагнозию, обучил стратегиям выживания. В конце фильма Ханна приободрилась, но, выключив телевизор, я еще долго размышляла о ней и ее горе. Она и сейчас со мной. Только представьте: проснуться однажды в мире, где все чужие! Какой непомерный ужас!
Через год после этой передачи Ханна по-прежнему прокрадывалась в мои мысли. Я понимала, что нужно написать книгу про слепоту на лица. Закончив «Сестру», поэкспериментировала с началом и растерялась – слишком объемная задача. В результате я временно отказалась от идеи и написала «Подарок». Пришел черед третьей книги, и я снова вспомнила Ханну. Достала старые записи и на сей раз осилила первые десять тысяч слов. «И что тут будет дальше?» – спросила редактор. Я никак не могла придумать, с какой стороны подступиться к теме, столь глубоко меня тронувшей, и снова ее отложила. К тому времени, как закончила «Суррогатную мать», образ главной героини, Эли, вызревал в голове четыре года. Я решительно настроилась попробовать снова. Теперь было больше уверенности, что сумею объединить динамичный пугающий триллер с правдивым описанием эмоций и трудностей в жизни больных прозопагнозией. Хотелось наделить Эли мужеством и решимостью Ханны.
