«Что же они сотворили с дряхлым ублюдком?»
Но выбор ее был предрешен. Голозапись, конечно, а не бутылка. Она должна сама увидеть, что узрел Оукс. Пройти через это ужас, чтобы кошмары прекратились.
Чтобы можно было остановить Оукса, и Льюиса, и Мердока.
«Но если остановить их – кто поможет Колонии выжить?»
Корабельники совершили четыре попытки – четыре вожака и четыре неудачи. Слово «неудача» стало эвфемизмом, скрывавшим реальность – мятеж, бойню, самоубийство, кровавую мясорубку. Отчеты никуда не делись, и хороший поисковик мог их найти.
Нынешняя Колония тоже отступала порой, верно, но никогда не была близка к полному уничтожению, к массовому бегству назад, под защиту Корабля. Пандора не стала дружелюбней. Поумнели корабельники. И самыми мудрыми из них были Оукс и Льюис.
Один Корабль знал, сколько корабельников ползало по поверхности Пандоры и по мириадам его переходов. И все они выживали – невзирая на удобства или неудобства, – потому что Оукс умел эффективно править ими… а Льюис – с безжалостной старательностью выполнять его приказы. Сколько она знала, ни один другой кэп не мог похвастаться подобным за всю историю Корабля.
«Корабль позаботится о нас».
Она ощущала Корабль вокруг себя – тихий гул и шорохи ночьстороны.
Но Корабль никогда не соглашался заботиться о корабельниках.
Когда-то Легата интересовалась местом людей в миропорядке Корабля. Она перебрала множество запутанных летописей в поисках какого-нибудь соглашения, завета, любого свидетельства того, что когда-то существовало писаное соглашение между народом и Господом его.
«Кораблем, что есть Бог».
Но все заветы заключались кэпами от имени Корабля. Все, кроме одного. В самых старинных отчетах Легата наткнулась на единственную строку, заключавшую прямой приказ Корабля.
«Решайте, как станете вы богоТворить Меня!»
Отсюда тянулись корни нынешних богоТворений. Их можно было проследить до указания самого Корабля, но указание это оставалось не вполне внятным, и, когда она рассказала о нем Оуксу, тот воспринял его как способ возвеличить власть кэпов: «В конце концов, богоТворениями руководим мы».
Но если Корабль был Богом… этот бог не желал напрямую вмешиваться в дела корабельников. Все явные действия Корабля были направлены только на самоподдержание.
Кое-кто из корабельников уверял, что говорит с Богом. Легата изучала их тоже. Делились они на две категории: дураки и… не дураки. Большая часть претендентов имела привычку беседовать также со стенами, тарелками, штанами и прочая. Но один (в среднем) на два десятка оказывался из лучших людей на борту, и беседы с Кораблем были единственной нелепостью в их досье, да и то редкостной. Особенно Легату поразило, что в этой малочисленной группе «беседы» были нечасты и безобидны по содержанию – словно Корабль порой заглядывал к этим людям в гости, посмотреть, как идут дела.
В отличие от Оукса или Льюиса, Легата не считала себя неверующей. Но был Корабль Богом или нет, влиять на решения корабельников он определенно отказывался.
«И что будет, если я решу уничтожить Оукса?»
Заботится ли Корабль и о нем?
Оукс был слишком осторожен, слишком прав в своих решениях. Что, если только его усилиями Колония до сих пор не погибла? Сможет ли она взирать на уничтожение Колонии, зная, что это – дело ее рук?
Можно ли оправдать существование Комнаты ужасов?
На этот вопрос могла дать ответ только запись. Легата должна была найти ее.
Поднявшись, она резким движением натянула комбинезон. Организм ее уже примирился и с неурочным часом, и с ужасами, поджидавшими за порогом сна. Легата глянула на хронометр – до деньстороны всего шесть часов. Шесть часов, чтобы найти запись, просмотреть и уничтожить следы. А длина записи составляет почти целые сутки – часов сорок, пожалуй. Хотя для Легаты важна только суть.
«Что он со мной сделал?»
Она машинально направилась к пустующей бортовой каюте Оукса. Только взявшись за затворы, она поняла, куда привели ее ноги. Да, комконсоль никуда не делась. Удобное место, чтобы найти и просмотреть запись из Комнаты ужасов. Код, вызывающий нужную кассету, она знала. Ее личный код придаст запросу нужный приоритет. И… место выбрано исключительно подходяще.
«Чего бы он ни хотел от меня – я не поддалась», – напомнила Легата себе, отпирая люк. В памяти ее засело прочно: ни восторги, ни курьезы Комнаты ужасов не ввели ее во искушение – ни удовольствие, ни боль. Но Оукс хотел, чтобы она верила, будто стала добровольной участницей своего унижения. Он требовал, чтобы она верила.
«Он еще узнает».
Она распахнула люк и шагнула внутрь.
39
Родители кормят птенца и свивают из веток гнездо его: разум – лишь нищий родич понимания.
Керро Паниль, «Избранные сочинения».
Тускло-красное свечение циферблатов и индикаторов наполняло гондолу подводной лодки багровыми тенями, и от каждого движения троих людей, пристегнутых к креслам у неширокой дуги пульта, тени трепетали, точно у костра.
Томас, нутром ощущавший толщу воды над головой, глянул на глубиномер. Чем-то подводная лодка напоминала безднолет. Но вместо сосущего вакуума их окружали давящие глубины пандоранского океана. Стоило глянуть вверх, и через прозрачный купол гондолы, выдававшийся на корпусе субмарины, можно было увидеть все уменьшающийся кружок света – поверхность воды в лагуне.
Томас искоса посмотрел налево: Ваэла в очередной раз машинально проверяла трансляционный усилитель. Она, похоже, не слишком нервничала. Опыт прошлых погружений не угнетал ее.
Томас глянул на Керро Паниля. Он ожидал увидеть поэта другим. Тот был молод, да – если верить досье, чуть за двадцать, – но вел себя как зрелый мужчина.
Почти все время, пока лодка погружалась, поэт молчал, не задавая даже ожидаемых вопросов, но глаза его ничего не упускали. На каждый новый звук он тревожно оборачивался. Учить его не было уже времени. Ваэла наспех показала Панилю, как наблюдать за внешними мониторами, чтобы предупредить остальных, когда программа связи начнет воспринимать огоньковые сигналы келпа. Сама она следила за индикаторами, показывающими состояние якорного каната. Якорь опустили в середину лагуны, и подводная лодка теперь спускалась вдоль каната, на котором болтался над водой цеппелин.
– Он очень чувствителен к непонятным сигналам, – торопливо говорила Ваэла Томасу, пока поэт не явился в эллинг.
Томас не спрашивал, откуда ей это известно – девушка уже подтвердила, что попытка соблазнить Паниля сорвалась.
– Может, он слишком наивен? Он вообще понял, что ты…
– Понял, конечно. Но он считает, что тело должно подчиняться ему, а не наоборот, – для мужчины неожиданно.
