Затем законодательное собрание штата Айова приняло так называемый законопроект Томпсона, в котором прямо говорилось, что Уилкерсону в дальнейшем запрещается заниматься расследованием преступлений. Уилкерсон с группой своих сторонников поехал в Де-Мойн, встретился с губернатором Уильямом Л. Хардингом и попросил его не подписывать этот документ, который, по его словам, был направлен против него, Уилкерсона, и ограничивал его свободу. Тем не менее 26 апреля 1917 года Хардинг поставил под законопроектом свою подпись, сделав его тем самым законом штата.
Примерно в это же время в России был убит Распутин. Однако остановить Дж. Н. Уилкерсона была куда труднее, чем Распутина. Даже преследуемый неудачами, находясь под чудовищным давлением, он решился нанести удар. Во время суда над ним по обвинению в организации кражи со взломом Уилкерсон собрал в зале целую толпу своих приятелей и сторонников, которые всячески поддерживали его и осмеивали выступления противоположной стороны – в точности так же, как это было во время рассмотрения иска по поводу клеветы, который подал против него Фрэнк Джонс. Уилкерсон обвинил генпрокурора штата в краже его бумаг, связанных с расследованием, которым он занимался на протяжении многих лет. Он назвал прокурора штата Хораса Хавнера продажным крючкотвором и принялся публично насмехаться над ним.
Скажем прямо, если вы мошенник, с прокурором штата лучше не враждовать. Я бы этого, во всяком случае, не рекомендовал. Но Уилкерсон превратился в серьезную проблему. Теоретически ему было запрещено проводить собрания и митинги в Айове, но он стал организовывать их по другую сторону границы, в Небраске. Как-то раз он даже арендовал целый поезд, чтобы доставить туда участников митинга с запада Айовы. Активисты, продавая билеты, говорили, что речь идет просто об экскурсии. В соседнем штате Уилкерсон тоже собирал толпы людей. Но жители Небраски, с удовольствием участвуя в массовых мероприятиях, денег на поддержку Уилкерсона и его расследования не давали. Поэтому вскоре он снова перенес свою публичную деятельность в Айову. Закон Томпсона, ограничивавший проведение массовых мероприятий, был неконституционным, его исполнения нельзя было требовать в принудительном порядке, так что он его попросту игнорировал.
В конце концов Уилкерсону удалось убедить значительную часть населения региона – пожалуй, более половины местных жителей, – что местные власти задались целью любой ценой добиться оправдания Фрэнка Джонса. Он не только не прекратил свою публичную деятельность, но, наоборот, еще больше ее активизировал. Его сторонники объединились в организацию под названием «Гражданский комитет по расследованию», известную также как Ассоциация защиты округа Монтгомери. Ее участники платили членские взносы, у ассоциации были свои руководители и проекты, которыми она собиралась заниматься. Имелась даже клятва для новообращенных. Я, вступающий в организацию, торжественно обещаю не выдавать ее секретов и делать все, что в моих силах, помогая ей отстаивать закон и справедливость. Обещаю защищать организацию и ее членов от несправедливостей любого рода. Уилкерсону уже не надо было заботиться о том, чтобы заранее арендовать зал для проведения того или иного мероприятия или вовремя распространить листовки, – этим теперь занималась его группа поддержки. Ее представители собирали взносы и снабжали Уилкерсона деньгами, а также следили за тем, сколько средств удалось добыть в ходе той или иной конкретной акции. У Уилкерсона имелся список из 100 вопросов, которые он хотел задать Фрэнку Джонсу, и этот список регулярно обсуждался на митингах. Члены «Гражданского комитета по расследованию» издали его в виде сборника и продавали во время собраний. Выручка при этом шла в карман Уилкерсону. Он больше не нуждался ни в агентстве Бернса, ни в финансовой поддержке округа. Перестал он и мечтать о том, чтобы содрать отступные с Фрэнка Джонса, поскольку катался как сыр в масле.
А генеральный прокурор штата Айова тем временем готовился оказать ему неоценимую услугу. Хорас Хавнер взял под личный контроль ход заседаний Большого жюри в 1917 году (имеется в виду второе Большое жюри). Его очень заинтересовало само преступление, из-за которого оно и было собрано. Он знал, что обвинение Уилкерсона похоже на карточный домик. Прокурор задавался вопросом: если за убийством стояли не Джонс и Мэнсфилд, то кто же его совершил?
И тут на сцену выходит преподобный Келли.
Если мы назовем его жалким неудачником, это будет все равно что не сказать ничего. Преподобный Л. Дж. Дж. Келли, или попросту Лин Келли, был маленьким тщедушным человечком. Он был очень слаб и физически, и умственно, и духовно. Но главной его слабостью было отсутствие воли, энергии и решимости. Почти все люди имеют как слабые, так и сильные стороны. Но преподобный Келли был слаб абсолютно во всем. Его нельзя было назвать действительно глупым, но его ум был настолько неорганизован, что он вел себя глупейшим образом. Келли был женат на грубой, неотесанной женщине, которая благодаря своему росту возвышалась над ним, как башня, и открыто презирала мужа. Время от времени преподобного заставали за попытками подглядывать в окна соседей. Рассерженный муж соседки в таких случаях подолгу гонял преподобного, который испуганно улепетывал от него, опасаясь расправы. Когда преподобный Келли волновался, речь его становилась настолько бессвязной, что было попросту невозможно понять, что он говорит. Если прочесть его письма, часть которых была опубликована и благодаря этому сохранилась до наших дней, то можно увидеть, что, начиная фразу, он к середине ее уже успевал забыть, о чем, собственно, хотел написать и какую мысль выразить.
Преподобный Келли накануне убийства в Виллиске присутствовал на церковной службе, посвященной Дню защиты детей, – той самой, которая была организована Сарой Мур и которую за несколько часов до своей смерти посетили сестры Стиллинджер. Он не был священником, но хотел им стать, хотя религия не являлась его призванием. Просто, дожив до сорока лет и не преуспев ни в одной профессии, он решил попробовать себя в новом деле. Хотя в те времена слово «интерн» не употреблялось так широко, как в наше время, именно оно, на мой взгляд, отражает тот путь, по которому преподобный Келли пытался попасть в лоно церкви. Он не раз принимал участие в семинарах в Омахе и провел много времени, посещая пресвитерианские церкви региона, чтобы научиться читать проповеди. При этом он частенько брал у людей взаймы, а потом начинал бегать от своих кредиторов. Уже после убийства в Виллиске, но еще до того, как он получил тюремный срок за свои проделки, преподобного Келли выгнали из богословской школы, а Ассоциация пресвитерианских церквей Южной Дакоты подвергла его публичному осуждению.
В ночь убийства Келли находился в квартале от дома, где оно произошло. Он ночевал в доме местного священника, который пригласил его на службу в честь Дня защиты детей. Келли также крайне заинтересовался убийством семьи Муров, причем до такой степени, что оно стало для него своеобразной идеей фикс. Он заявил священнику, что имеет опыт в расследовании преступлений, и попросил его помочь проникнуть в дом Муров. Выдавая себя за частного детектива, прошедшего подготовку и имеющего опыт работы в Англии, а затем переехавшего в Соединенные Штаты, Келли буквально забросал письмами губернатора штата Айова и других официальных лиц, так или иначе связанных с расследованием, в которых излагал свои версии преступления. Он попытался войти в контакт с обоими детективами, действительно занимавшимися этим делом, – С. В. Тоби из агентства Бернса и Томасом О’Лири из агентства Кирка. Тоби в ответном письме без обиняков послал Келли ко всем чертям. О’Лири же, заподозрив, что Келли может быть связан с преступлением, решил поощрить его и послушать, что он скажет. В итоге они встретились в вестибюле местного отеля, и преподобный Келли с такой страстью принялся излагать свою теорию, что О’Лири пришлось вызвать охранника, и тот попросил назойливого недотепу удалиться.
