– Утро вечера мудренее? Ну-ну…
– А разве не так? Давай лучше обсудим, что ему говорить, чтобы не проколоться.
– Согласуем показания? Ну, давай.
На лестнице послышались шаги – хозяин возвращался.
– Все. Поздно, – сказала Аня с досадой. – Из-за болтовни не успели ничего, – добавила она, и дверь отворилась.
– Мне пришлось немного задержаться, – заговорил Бертран, входя. – Вот, принес хлеба и вина. Вы уж извините, что сразу вам не предложил. Вы ведь так набегались и, конечно, вас мучила жажда.
Говоря это, он поставил на уголок стола, не занятый химической посудой и приспособлениями, корзину, которую принес с собой. Вслед за этим достал из нее несколько простых глиняных мисок. Аня начала ему помогать, но тот жестом показал, что справится сам, и она вновь уселась на скамью. Тем временем Бертран извлек из корзины и разложил по мискам еду: белый, должно быть, козий сыр, вареные бобы, лук, добавил сливы и несколько груш и, наконец, лепешки.
Проделав все эти манипуляции, он достал из корзины еще кое-что: большой пыльный кувшин с узким горлом, запечатанный глиняной пробкой, и вслед за ним три глиняных стакана. Макс, завидя вино, оживился и заметно повеселел.
«Ну вот, – подумала Аня, – теперь Максу явно легче будет примириться с ситуацией. Он еще не выпил ни глотка, но уже куда жизнерадостней, чем еще каких-то пять минут назад. Все мужики похожи друг на друга во все времена. Хотя, – вспомнила она, – тогда ведь предпочитали пить вино в основном потому, что воду было пить просто опасно. Никто не мог гарантировать, что в ней не угнездилась какая-нибудь зараза. А почти любая зараза была тогда смертельной».
Наконец Бертран раскупорил кувшин и налил всем троим вино, после чего уселся за стол.
– Так вот, я немного задержался, – сказал он, – потому что крестоносцы явились сюда.
Услышав это, Аня обмерла и почувствовала, как все внутри у нее сжалось. Господи! Неужели все было впустую, а это была лишь краткая отсрочка, которой теперь пришел конец? Она всхлипнула и поднесла ладони к губам. Бертран переменился в лице, его зрачки расширились, а на лице обозначилась обеспокоенность. Он вскочил со своей скамьи и подошел к Ане.
– Не тревожься, сестра, – успокаивающе произнес он, взяв ее руки в свои, – и прости меня, я тебя расстроил. Но я просто не успел договорить.
Аня сжала пальцы Бертрана и посмотрела ему прямо в глаза.
– То есть, – произнесла она, – их здесь нет?!
– Нет, успокойся. Они ушли, – ответил Бертран. – Но перед этим обшарили весь дом.
– Весь дом?! – изумленно переспросил Макс.
– О да! – ответил Бертран. – Да вы ешьте! Ешьте.
Аня с Максом принялись за еду и вино. Только сейчас Аня почувствовала, насколько проголодалась. Отпив глоток вина, а затем еще один, ощутила комфорт и расслабилась.
– Да, – продолжил Бертран, – все углы обшарили. Перевернули весь дом вверх дном.
– Как это? А мы сейчас где?
– Вы – в надежном месте. Я ведь говорил, что тут вы в безопасности. Сюда может проникнуть лишь тот, кто знает об этих секретных помещениях.
– А о них знаешь только ты, так? – уточнила Аня.
– О них, кроме меня, знают еще глухонемые супруги, живущие в моем доме и ведущие мое скромное хозяйство. Кстати, именно они и сообщили мне о том, что молодых мужчину и женщину преследуют по улицам люди де Монфора.
– Сообщили? Глухонемые?! – поразился Макс.
– Да, у нас есть особая система жестов и выражений лица, которую мы выработали и при помощи коей мы можем сообщать друг другу самое важное.
«Понятно, – подумала Аня, – глухонемые! Конечно, от них никто ничего не узнает. Они наверняка еще и неграмотные. Умно».
– Но, – продолжил Бертран, – мало знать об этих тайных помещениях. Надобно еще знать секрет дверей.
– А его знаешь только ты, да?
– Его еще знал тот, кто все это измыслил, и те, кто это построили.
Лицо Бертрана омрачилось, и он печально посмотрел на Аню и Макса.
– Их уже нет среди тех, что, подобно нам, вынуждены жить в царстве Люцифера, – произнес он. – Их чистые души созерцают ныне лик Божий в царстве Духа, в жизни вечной.
– Их убили? – тихо спросила Аня.
– Они пали жертвой ярости крестоносных собак в последнем нашем оплоте.
– В Монсегюре?! – вырвалось у Ани.
– Тебе что-то об этом известно? – встрепенулся Бертран.
Известно ли ей? У Ани перед глазами вновь встала картина резни в гроте Ломбрив. Она, наверное, никогда не сможет ее забыть.
Аня беззвучно вздохнула. Макс посмотрел на нее с тревогой.
– Я слышала об этом, – сказала она.
– А кто был тот человек, который все это придумал? – спросил Макс, уводя разговор из опасной точки.
– Это был человек вроде тебя, – ответил Бертран, – он тоже любил технику. Бог даровал ему великую искусность ума. – Он отвел глаза в сторону и задумался, видимо, вспоминая своего давнего друга и все, что было с ним связано.
Какое-то время все сидели молча, ели нехитрую снедь и запивали вином.
– Да, кстати, Максимус, – обратился вдруг Бертран к Максу, – я все хотел тебя спросить.
– Слушаю тебя, – отозвался Макс, насторожившись.
– Твоя обувь, уж не из кожи ли она сделана?
Макс вспомнил, что катары распространяли заповедь «не убий!» и на животных, и по этой причине, в частности, полностью отказались от животной пищи. Понятно. Он посмотрел на кроссовки. Да уж, чего-чего, но кожи там точно не было. Они были матерчатыми, и принять их за кожаные было, как казалось Максу, невозможно. Значит, речь идет о подошвах. Они, конечно, были из синтетической резины. Как ему объяснить? Но ведь был же и натуральный каучук! И в конце концов, как химик химику…
– Нет, – ответил он Бертрану, – они сделаны не из кожи. Я бы никогда таких не надел. Я против убийства любых живых существ.
Лицо Бертрана посветлело при этих словах.
– Подошвы изготовлены из млекоподобного сока деревьев особого рода, что растут у нас в стране, – начал Макс, уверенный, что собеседнику ничего не может быть известно о гевее, так же как и о том, что это тропическое дерево, отнюдь не встречающееся в лесах Германии, а растущее в не открытой еще Южной Америке. – Этот сок загустевает, и после некоторой обработки из него можно сделать много полезных вещей.
Закончив эту длинную и утомительную реплику, Макс беззвучно отдулся. «Надеюсь, – подумал он, – мне не придется ему описывать технологию вулканизации каучука».
– Дивны дела твои, Господи, – произнес Бертран, выслушав это объяснение. – Никогда о подобном не слыхал! И у Плиния Старшего во всех тридцати шести томах его «Естественной истории» нет об этом ни слова. Это интересно!
