Юрик все еще разговаривал с девушкой на ресепшен, и продвижения не было никакого. Да что же он все там трется, никому ничего нельзя поручить! Хочешь сделать хорошо – сделай сам. Пора идти спасать свой рай.
* * *
Татьяна Морозова сидела в своем номере и думала, как она, милая и хорошая девочка, до такого докатилась. Кто тот змей-искуситель, что заставил свернуть ее на этот путь, скользкий и страшный? Здесь меняется все: люди, понятия добра и зла, и даже воздух здесь становится такой смрадный и тяжелый, как на скотобойне. Татьяна этот запах ощутила сейчас впервые в жизни. Она знала запах неба, свободы и любви – это папа. Запах пыльных книг, кофе и обожания – это мама. Папа был летчиком в третьем поколении. Красавец, всегда шутит и всегда в центре компании. Он очень простой в общении и у него много друзей. Его обожают совершенно чужие люди, в семье же он стержень, на котором держится все. Мама у нее тонкая и интеллигентная личность с филологическим образованием. Наизусть читает Шекспира в оригинале, любит Пушкина, Блока, Рождественского. Они очень разные, но так любят друг друга, что разницы не чувствуется. У них в доме всегда был смех, в основном шутил папа, а мама всегда смеялась над его шутками, и эта атмосфера дома была душевна и добра. А сейчас папа болел, и дома поселилась печаль: сердце, необходима операция, уже третья. И вот ради того, чтоб вернуть радость в дом, Таня была готова на все. На все, да не на все. Сейчас ее била крупная дрожь, она не забудет глаза человека, который, узнав всю ее печаль, под предлогом помочь толкнул по этому скользкому пути. Это глаза зверя, как Таня сразу не поняла, почему повелась? «Прости меня, Господи», – последнее, что подумала Татьяна, провалившись в сон.
* * *
Александр Александрович получал коробки с подарками для китайских коллег на транспортной и думал: что-то идет не так. Это ощущение началось еще с той противной бабки-кадровички в Москве, а сейчас только усилилось. Шестое чувство его никогда не подводило, а тут оно не просто говорило – оно кричало: что-то идет не так.
– Да осторожней вы с коробками, там стекло – не видите, что ли! – закричал он рабочему, который грузил коробки в машину.
Машину он взял в аренду еще полгода назад, когда отправлял первую группу в Китай, и вот эта уже седьмая по счету, по группе в месяц получается.
К Благовещенску Александр привык, город ему даже нравился. Он был маленьким, но очень уютным, с ровными дорогами, абсолютно не знающими пробок. Здесь жили приветливые, добрые люди, которые встречаются только в маленьких городах нашей необъятной России. Если ты единожды подкачал в шиномонтаже колеса, то на следующий день тебя встретят уже как хорошего приятеля, а через неделю подкачают вообще бесплатно со словами:
– Ты что, Саня, мы со своих денег не берем.
Тетя Галя на кассе в супермаркете, где ты каждый день покупаешь продукты, пробивая твои покупки, может сказать, глядя на сосиски:
– Александр, они старые, не берите их.
И по-хозяйски уберет их в сторону. Тетя Галя не даст вам отравиться, ведь вы уже не чужой для нее человек.
В Благовещенске очень много красивых женщин разных возрастов, от восемнадцати до шестидесяти. Все они стараются выглядеть женственно и привлекательно. Здесь трудно встретить девушек в кроссовках или в туфлях на сплошной подошве. Здесь царят каблуки, мини-юбки, прически и макияж, девушки благоухают духами и готовы к новым знакомствам. Пусть немного местечково, но зато красиво не сравнить с московскими эмансипэ в кроссовках и с грязной головой. Московские женщины не смотрят по сторонам, они все делают на ходу: красятся, записывают детей в поликлинику и – о, боже – даже курят прямо на ходу. Здесь же это особый ритуал, здесь никогда так не курят, здесь выходят покурить для общения, ну а если в баре, то для нового знакомства.
Ах, если бы они знали, эти ухоженные и одетые как настоящие леди дамы, как они были бы востребованы в таких эмансипированных городах, как Москва или Питер, то рванули бы туда все и тотчас. Но решаются на это единицы, зато именно они впоследствии становятся женами олигархов, знаменитыми актрисами и менеджерами высшего звена. Но большая часть остается здесь тешить самолюбие местных зажравшихся мужиков. Насколько в больших городах не хватает красивых женщин, которые в любом возрасте помнят о том, что они леди, настолько в маленьких не хватает мужиков. Они либо уезжают в большие за заработком и там остаются, женясь от безысходности на «хорошем» человеке, либо спиваются от нехватки перспектив. Те же, кто выдюжил к тридцати, становятся бабниками и скотами от избытка женского внимания. Поэтому женщины Благовещенска очень ценят настоящих мужчин и дорожат ими.
Все это очень нравилось Александру. Все, кроме его полетов, – с этим здесь был мрак. Приходилось летать в города, откуда он вез группы, такие полеты были необходимы, начальство требовало. По сути, кроме Москвы, самолеты из Благовещенска никуда не летали, поэтому приходилось лететь в Москву, потом в город назначения, а затем обратно тем же путем. Есть еще второй вариант через Хабаровск, но это ненамного проще, потому что поезд Хабаровск – Благовещенск ходит не каждый день. В общем, в транспортном смысле медвежий угол.
Но благовещенцы и здесь не унывали, они вообще неунывающий народ, эти дальневосточники. Приноровились летать по миру через Китай, благо он под рукой. «Светлые люди, – подумал Александров. – Закончатся эти перевозки групп, в Москву не вернусь, уволюсь и поселюсь здесь, женюсь на хорошенькой благовещенке, она нарожает мне кучу детей, и мы будем по выходным на машине ездить в Китай, как раз и мост через Амур к этому времени достроят».
«Зачем они поменяли гида для нашей группы? – снова неспокойная мысль уколола его в затылок. – Ездила Ирина, до мозга костей корыстная мадам, и все было хорошо и спокойно, тут какая-то молодая вертихвостка, и это тоже странно».
Обо всем этом думал Александр Александрович, подъезжая к гостинице.
* * *
Белла шла от лифта к номеру и улыбалась. Прижимая правую руку к сердцу, она еще помнила тепло Дмитрия. Очень странно: когда он схватил ее за руку в больнице, не отпускал до самой гостиницы, и Капуня и сидящий за рулем Денис – кстати, классный парень – поглядывали на них и улыбались. Лишь подъехав к дверям, он как будто опомнился и отпустил ее. Капа и Денис попрощались с ними как с родными, крикнув из машины «до вечера», и уехали, в лифте ехали молча. Белла была в смущении, а Дмитрий Иванович что-то обдумывал.
Открывая свой номер, Белла мечтала, что сейчас завалится на кровать, устроится поуютнее, будет мечтать и под шепот своей мечты сладко уснет, но, увидев обстановку внутри номера, она обомлела: поспать не удастся. Сев прямо у дверей, она подумала, что же такое вот уже третьи сутки происходит в ее жизни.
* * *
Дмитрий Иванович любил думать в душе, здесь у него получалось это лучше всего. Вот и сейчас, встав под прохладные струи – не то чтоб он любил холодный душ, просто вода текла именно такой температуры, – он размышлял.
Первое: шефа отравили, это факт, не сам, не по случайности, а именно целенаправленное отравление «Барватолом». Странный выбор – лекарство для сердца: если бы шеф не был сердечником и постоянно его не употреблял, то его бы мы сегодня не откачали. Вспоминаем, что говорил шеф в самолете. Что он со вчерашнего дня ничего не ел, кроме арбуза. Конечно, теоретически дело может быть в арбузе, но Катерина сказала, что препарат действует если не мгновенно, то в течение часа, арбуз отпадает. Дальше – шеф в аэропорт опоздал, поэтому сразу сел в самолет и даже чашку кофе в аэропорту не выпил, значит только борт. Благодаря тому, что они сидели по соседству, Дмитрий знал обо всем, что было в рационе шефа за время его полета, а это только ужин. Идем дальше – Катерина сказала, что, скорее всего, в воде и, скорее всего, в чем-то кислом. Апельсиновый сок, точно, их обоих не было, я заказал им котлеты и апельсиновый сок. Скорее всего, когда я уходил искать Курчатову, в его стакан подсыпали яд. Хорошо бы, конечно, проверить стакан, из которого пил шеф, чтоб наверняка узнать, прав я или нет. Но где теперь взять его, этот стакан? Теперь надо искать, кому это выгодно и связано ли это все с тем, зачем я здесь. Сегодня в больнице пришлось раскрыться Катерине, чтоб она не поднимала много шума: думаю, ей можно доверять, или я ничего не понимаю в людях.
