– Он у экспозиции, – сказала Клава, – переживает, что-то там с табличкой, то ли повесили ее не так, то ли что-то написали не то.
– Ты слышала, Нюрка приехала, – решила посплетничать Марина. – Приглашение на открытие выставки они мне вдвоем привозили. Не знаешь, как он ее уговорил?
– Запросто, – улыбнулась Клава, – она приехала с Ларисой. Ярик сдался, но, надо отдать должное, отбил барсука, против которого была его избранница.
– Ну, это он мужик, конечно, – похвалила Ярополка Марина.
– Мариночка, а ведь мы с твоим отцом открываем винный завод, так что я тебе теперь почти родственник, – засмеялся Борис, – и на правах родственника спрашиваю: Филиппка где?
– Во Франции, каждый день мне звонит, пишет, фотки шлет, зовет к себе. Говорит, что у французов есть пословица: Всю первую половину жизни мы ждем вторую, а всю вторую вспоминаем первую. Вот уговаривает ничего не ждать и не вспоминать, а начать пробовать быть счастливыми сейчас.
– А ты? – спросила Клава.
– А я билет купила, завтра лечу.
Тут всех пригласили пройти в зал новой экспозиции, у яркой ленточки алого цвета стояли директор музея, красивая женщина средних лет, и Ярик в костюме, белой рубашке и бабочке.
– Дорогие друзья, – начала свою речь директриса, – эти исторические реликвии должны были попасть в музей еще в далеком сорок третьем году, но война и переплетение судеб не позволили этому произойти, но семья Зубовых в трех поколениях не оставляла попытки их найти, и вот спустя семьдесят шесть лет мы открываем нашу экспозицию.
– Привет, – услышала Клава шепот у себя за спиной, и ее коленки подогнулись. – Я не опоздал? – спросил Карл. Несколько секунд Клава боролась сама с собой, камень, который сначала надавил на грудь, не давая дышать, потом упал куда-то, и ватные ноги вросли в пол. Волна накатила, и слезы заполнили глаза, окутывая туманом все происходящее вокруг. Но Клава, вздохнув глубоко, попытавшись унять дрожь в голосе, прошептала:
– Если ты про выставку, то нет, а если про меня, то мог и не торопиться, – ответила, не оборачиваясь, Клава.
– Ты обижаешься, что я не звонил, но мне нечего было сказать, я боялся, что мои слова будут восприниматься как пустые обещания, поэтому я решил довести все дела до конца.
– Довел?
– Да, я уволился с работы, продал свою квартиру и приехал к вам с Сенькой, я понял, что если бы мне оставался один день, то я хотел бы провести его с вами.
Первый раз Клава обернулась и взглянула ему в глаза: не шутит ли он?
– Я открою свое детективное агентство, лицензию я уже взял, и мы будем жить втроем.
– Втроем, – эхом повторила Клава.
– Нет, прости, я ошибся, вчетвером, про Булю я совсем забыл. Ты согласна жить со мной? Правда, у меня теперь небольшой довесок в виде Сеньки и Були, но, я думаю, ты к ним уже привыкла? – спросил он ее все так же шепотом.
– Да, – все так же ошарашенно ответила Клава.
– Что да? – не понял Карл. – Привыкла или согласна?
– Все да, – тихо ответила счастливая Клава.
– Ура, – закричала Сенька, стоящая рядом и подслушивавшая их разговор, она боялась даже шелохнуться, чтоб не нарушить такую тонкую минуту.
В этот момент с той таблички, что стояла у входа на экспозицию, очень торжественно и даже немного пафосно сняли ткань, и все прочитали:
«Эта выставка состоялась благодаря Соломону Яковлевичу Эпштейну, археологу и просто хорошему человеку, который спас моего деда от смерти в фашистском газвагене, в котором после погиб сам. Благодаря моему деду Осипу Варфоломеевичу Зубову, который всю жизнь пытался найти эти археологические находки. Благодаря моему отцу Федору Осиповичу Зубову, который не сдался и продолжил поиски, несмотря на многие неудачи, и только смерть остановила его. Также я хочу сказать спасибо моим друзьям, которые помогли мне довести дело деда и отца до конца, не опозорить семью. Клавдия Жукова, Карл Калашников, Марина Забейко, Филипп Морель, Борис Борзов и самая умная и красивая девочка на свете Есения. Навсегда ваш, Ярополк Зубов».
Табличка была большая, яркая, было видно, что Ярик очень ею гордится. Люди заходили в зал смотреть экспозицию, а шестеро человек, месяц назад даже не знакомых, теперь стояли и обнимались как родные, поздравляли и искренне радовались, что теперь они есть друг у друга.
* * *
Круглый стол под стареньким абажуром, вилки резные, каких сейчас и не делают, тарелки со стертой каемкой, похожей на пунктир, ну и, конечно, кружки красные в белый горох – все эти вещи очень гостеприимно приняли новых друзей. Люди сидели за столом и каждый разговаривал о своем.
Буля, словно забыв про возраст и давление, хохотала в голос от смешных и не очень историй Бориса.
Марине всезнайка Ярик рассказывал об обязательных для посещения местах во Франции, и ее слова о том, что она летит на юг, в Прованс, в маленькую деревеньку Вальбон, аргументом не считались.
Нюрка при этом сидела рядом со своим любимым и ловила каждое его слово, он казался ей очень умным, и она даже немного завидовала самой себе, как это ей, деревенской девчонке с девятью классами образования и сплошными трояками в аттестате, удалось оторвать мало того городского, да еще умного и красивого. Нюра росла в семье, где и мама, и папа были необразованные, это она поняла еще в детстве. Однажды она спросила маму, глядя в ночное небо, где огромная луна повисла, как огромный фонарь в их станице, печально и одиноко:
– Мам, а что ближе: луна или Краснодар? – этот огромный город, в котором она была всего лишь раз, пленил ее воображение.
Та, хохоча, ответила маленькой дочке:
– Да не делай мне мозги, вот ты луну видишь?
– Да, – ответила маленькая Нюра.
– А Краснодар? – спросила мама так, будто только что доказала теорему Пифагора.
Нюра была очень довольна полученными знаниями и на следующий день решила поделиться ими в классе, то, как смеялись над ней дети, она не может забыть до сих пор. После этого случая Нюра перед умными людьми терялась и тайно восхищалась ими. Не много их в ее жизни было, вот Степан Егорыч, председатель, у которого она работала, очень умный, но теперь у Нюрки есть свой образованный человек, собственный, и детки от него будут обязательно умненькие. «Тьфу, тьфу, тьфу», – сплюнула она потихоньку через левое плечо, не сглазить бы такое счастье.
На другом конце стола Карл рассказывал Сеньке о том, что решил начать новый бизнес, свой собственный, о котором мечтал с детства. На мгновение он перевел взгляд на Клаву и залюбовался ею, за последний месяц она еще больше похорошела, глаза на похудевшем лице казались просто огромными. Сейчас она смотрела ими на Карла и не верила, что он рядом. Клава была пессимисткой и уже не ждала его, она даже не мечтала, что все будет так, вот именно так, та картина, что она видела сейчас перед собой, была наивысшей точкой её счастья.
