После того как я размяла тесто и снова шлепнула им по столу, Исэй спросила:
– И часто ты бываешь дома?
– Нет.
Я удивилась тому, насколько резко прозвучал мой ответ. Обычно токодар не позволяет мне так разговаривать с людьми.
– Есть причины?
Я выдержала паузу. Не была уверена, что у меня выйдет ответить на этот вопрос. Большинство людей не любят слушать о моих проблемах, даже если сами задают вопросы. Поэтому я не могу о них рассказывать. В буквальном смысле. Горе заставляет людей ощущать неловкость.
– В этом доме слишком много призраков. – Я начала осторожно рассказывать.
– Ясно.
И тут, к моему удивлению, она добавляет:
– Ты хочешь поговорить об этом?
Я рассмеялась.
– А ты хочешь послушать?
Исэй пожала плечами.
– Судя по всему, диалог о более простых вещах у нас не складывается. Собственно, на это мне и не хочется тратить свое время. Так что… Да. Я бы послушала.
Я кивнула и ударила тестом по столешнице. Я слизала с пальцев налипшее сырое тесто, а затем вымыла руки в раковине и вытерла их об одежду. После этого я провела Исэй в гостиную. Весь дом пропах дрожжами и пряностями для выпечки. На моих штанах остались отпечатки испачканных в муке пальцев.
Я указала на участок потертого деревянного пола гостиной, который ничем не выделялся.
– Сюда… Сюда упало его тело.
Исэй не стала спрашивать, о ком я рассказывала.
Она знала эту историю. Все в Туве ее знали. Исэй молча присела рядом с местом, где умер мой отец, и провела пальцами по грубой поверхности.
Я завороженно стояла на месте, а затем снова начала говорить.
– Я сидела у его тела четыре часа, прежде чем все отмыть. В глубине души я надеялась… я не знаю. Может, на то, что он проснется. Или на то, что проснусь я, и этот кошмар закончится. – Я испустила стон – слабый и наполненный болью. – Потом пришлось разбираться с этим. Заворачивать тело. Искать ведро, чтобы наполнить его теплой водой. Найти кучку старых тряпок. Представь, каково стоять у бельевого шкафа и рассуждать, сколько тряпок тебе понадобится, чтобы оттереть с пола кровь отца.
Я снова стала задыхаться, но в этот раз не из-за токодара, а от слез. Я не плакала при ком-то с тех пор, как мой токодар развился. Я думала, что просто не способна на это, как и задавать неуместные вопросы или смеяться, если кто-то распластался на льду.
Исэй начала читать молитву. Но это не было молитвой утешения или той, что читали, когда человек умирал. Она благословляла это место. Исэй считала место смерти моего отца святыней?
Я упала на колени рядом, желая слушать, как звучит ее голос.
Исэй обняла меня одной рукой. Это казалось мне более чем странным – дотрагиваться до того, кого я, по сути, не знала. До того, кто мне даже не нравился. Но она прижала меня крепко, поэтому высвободиться у меня не получилось, и тихо дочитала молитву.
Исэй все еще не выпускала меня из объятий.
– У меня никогда не получалось рассказать об этом. Людям неловко об этом слушать.
– Заставить меня ощущать неловкость намного сложнее, – ответила Исэй.
Прохладные пальцы Исэй ловят слезы на моей скуле. Она заправляет мой локон за ухо.
– Следует скорректировать твое представление о «хороших воспоминаниях», – мягко произносит Исэй. Вежливее пошутить было невозможно.
– Я много сезонов не плакала при ком-то. Некому было меня утешить. Даже матери. Большинство людей не в силах перенести горечь моей жизни. Но ты справляешься. Ты переносишь все, о чем я тебе говорю.
Исэй все еще держит руку за моим ухом.
Постепенно ее ладонь соскальзывает на мои волосы. Исэй накручивает мои локоны на пальцы.
И… я целую ее. Сначала быстро и легко, а затем напористее. Она отвечает на поцелуй. И снова. Похоже, что мы неотделимы друг от друга.
Мои огрубевшие ладони нащупывают затылок Исэй. И вот мы прижаты друг к другу, соединены воедино, переплетены.
Мы окунаемся в этот короткий момент счастья настолько глубоко, насколько можем.
13
АКОС
Диссиденты предоставили новоприбывшим временное жилище, где им приходилось располагаться на кроватях друг над другом. Спальные места находились прямо в вырытых в стене лунках, облицованных металлом. Они не будут жить здесь все время, но пару дней придется потерпеть. По крайней мере так сказали диссиденты, которые показали им эти кровати.
Кайра заняла кровать на самом верху, так как умела хорошо лазить. Места для двоих было маловато, потому ночевать вдвоем с Акосом они не могли. Не менее ловкая Тека расположилась под Кайрой.
Сифа и Айджа заняли две самые нижние в ряду койки. Акос оказался посередине – между двумя тувенцами и двумя шотетами. Как будто судьба устала намекать ему и уже прямо «тыкала его носом».
Несмотря на то что Акоса от койки Теки отделял металлический пласт, он слышал шорох простыней, когда та ворочалась и дергалась во сне. Он проснулся из-за женщины, которая спала в соседнем ряду и наполовину свесилась над Акосом. Было что-то знакомое в ее движениях, очертаниях ног.
– Должно быть, теряю сноровку, раз разбудила тебя, – грубо бросила женщина, натягивая штаны.
Она глянула вверх – на Акоса.
– Откуда я могу тебя знать? – поинтересовался Акос.
Он свесил ноги и спрыгнул. Пальцы его ног съежились на холодном полу.
– Я видела, как ты зарабатывал броню. Была одной из зрителей. Ты – Керезет.
Заработать броню можно только при трех свидетелях. Акосу пришлось долго упрашивать генерала Вакреза Ноавека, чтобы тот согласился собрать для него людей. Вакреза смешила сама мысль, что кто-то не рожденный шотетом способен убить Панцырника. Но супруг Вакреза, Малан, все же уговорил его. «Ну облажается он. Что с того? – кивнул он тогда Акосу. – Ты только лишний раз убедишься, что тувенец недостоин брони. А если он и победит, это подтвердит эффективность твоей работы. Ты выиграешь при любом раскладе».
При этом Малан подмигнул Акосу. Акос понял, что он чаще ладит с Вакрезом, чем вздорит.
– Рада видеть тебя твердо стоящим на ногах, – сказала женщина. – Тот способ, которым ты тогда одолел Панцырника, был несколько нестандартным.
Она указала кивком на запястье Акоса, где он отметил смерть зверя как потерю точно так же, как отметил бы любую другую потерю. Шотетке, которая вручала Акосу броню, это казалось странным. Он перечеркнул отметку так, как его научила Кайра.
