Жан Ги оторвал глаза от люльки и посмотрел на Армана. И увидел улыбку, которая началась у рта тестя и вобрала в себя все морщинки на его лице вплоть до самых глаз.
– Я рад за тебя. Ты сообщил мне замечательную новость.
И Жан Ги увидел его искреннюю радость.
– И еще одно… – сказал Бовуар.
– Oui?
– Эта работа в Париже.
– Да-а, – протянул Арман.
– Значит, вот она – знаменитая картина, – произнес Стивен, садясь рядом с Рут и показывая на произведение Клары.
– Нет, это «Три грации», – пояснила Рут. – На той, копия которой была у баронессы, одна только я.
– Дева Мария, – сказала Клара.
– Дева Мария в моем образе, – добавила Рут.
– Наоборот, – возразила Клара.
– Вот и ты, – сказал Габри возвратившемуся Жану Ги. – Наш маленький мальчик выучил уже какие-нибудь новые слова? Говно? Жопа?
– Нет, он спит. Дед поправляет на нем одеяло, – ответил Жан Ги.
Он положил в тарелку порцию тушенки и картофельного пюре со сметаной, протянул Анни.
– И бабушка ушла помогать, – сказала Анни, беря тарелку и перехватывая его взгляд.
– Как ты? – спросил Арман у Рейн-Мари.
Она закрыла дверь и положила ладонь на спину Гамаша, который держал спящего ребенка.
«Это хорошо», – думал Арман, поднося лицо ближе к головке ребенка и вдыхая запах, который не принадлежал никому иному – только Оноре. Если он когда и встречал этот запах неожиданно – на прогулке, в ресторане, от проходящего мимо ребенка, – то его переполняла грусть, которая снедала его сейчас.
Но и счастье тоже переполняло Армана.
Жизнь была чудесной и ужасной. Радостной и опустошительной.
И в ней было место для чувства облегчения.
Жан Ги уезжал. Он был в безопасности. Как и Анни с Оноре. В безопасности и далеко.
Он передал Оноре бабушке, потом обнял их обоих, опять вдыхая запах ребенка, смешанный со слабым запахом садовых роз. Он закрыл глаза и подумал: «Круассаны. Первое полено в камине осенью. Запах свежескошенной травы. Круассаны».
Но чтобы преодолеть грусть, ему потребовался бы очень большой список.
Рейн-Мари держала внука и вдыхала запах Оноре и сандалового дерева. Она чувствовала объятие Армана и едва ощутимое подрагивание правой руки.
Она никогда не думала, что Париж разобьет их сердца.
После обеда Стивен отвел Армана в сторону:
– У меня для тебя кое-какие новости.
– Но сначала я хочу вас поблагодарить. Жан Ги принял предложение, – сказал Арман. – И он справится. Стратегическое планирование – этим он много лет занимался в Sûreté.
– Только теперь в него больше не будут стрелять, – сказал Стивен.
– Но он никогда не должен узнать, что это было между нами.
– У меня рот на замке.
– Вы мне не говорили, что речь идет о Париже.
– Разве это что-то изменило бы?
Арман задумался на секунду, прежде чем ответить:
– Non. Просто было бы неплохо знать заранее.
– Désolé. Да, я должен был тебе сказать.
– Так какие у вас новости?
– Помнишь, я тебе говорил, что у меня есть одна идея и я предприму кое-какие раскопки в связи с этим завещанием?
– Я помню, но это уже без надобности. Дело решено в пользу Баумгартнеров.
– Да, я слышал. Я попросил коллег в Вене разузнать, в чем там дело. Этот Шломо Киндерот был тот еще гусь. Он, вероятно, предвидел, какую вражду породит его завещание, когда оставлял свое состояние обоим сыновьям.
– Может, он просто не мог сделать выбор, – сказал Арман.
– А может, он просто был идиотом. Сто тридцать лет желчи. Мои друзья сообщили мне, что денег никаких нет. То, что не потратили на правовые услуги, похитили нацисты.
Арман покачал головой:
– Этого следовало ожидать, но история трагическая.
– Да, но это не все. Кроме денег, баронесса оставила большой дом в центре Вены.
– Да.
– Но в отличие от денег, здание – вещь материальная. Оно все еще стоит на своем месте и когда-то принадлежало семье. Так что этот дом не совсем старческий вымысел. В нем сейчас размещена штаб-квартира одного международного банка.
Арман кивнул, но Стивен не сводил с него взгляда. Ждал продолжения.
– И что дальше?
– Нацисты. Есть репарации, Арман. Австрийское правительство выплачивает миллионы семьям, которые могут доказать, что нацисты отобрали их собственность. Мы имеем дело с чистым правовым титулом.
– Это что такое?
– Это здание стоит десятки миллионов. А может, и больше. Если Баумгартнеры и Киндероты сумеют договориться и подать общее требование, то они получат эти деньги.
– Бог ты мой, – сказал Арман. Он помолчал секунду-другую, вспоминая молодую пару в подвале. – Бог ты мой…
После обеда Рут пригласила Стивена к себе.
– Посмотреть копии, – сказал Стивен с блеском в глазах и уткой под мышкой.
– Не опаздывайте, – сказал Арман. – Я буду ждать.
– Не жди, – сказала Рут.
Мирна ушла с Кларой.
– Рюмочку перед сном? – спросила Клара у дверей бистро.
– Нет, не могу.
Клара хотела было спросить почему, но тут сама увидела.
Билли Уильямс, весь вычищенный и выбритый, в хорошей одежде, сидел у камина. Перед ним на столе стояли два бокала красного вина и лежал розовый тюльпан.
– Понятно, – сказала Клара.
Она обняла подругу и отправилась домой. Улыбаясь и напевая себе под нос.
Мирна остановилась у двери, закинула назад голову, посмотрела в ночное небо. На все яркие точки, освещающие ее.
Потом Мирна открыла дверь.
Благодарности
Забавная вещь случилась со мной на пути к этому роману.
Я начала писать.
Дело в том, что я, начав писать «Убийственно тихую жизнь», знала: если мой муж Майкл умрет, я не смогу продолжить серию. Не только потому, что он был прообразом Гамаша и для меня продолжение романов о нем было бы слишком мучительным, но и потому, что им насыщена каждая глава книги. Написание, продвижение, конференции, путешествия, туры. Он первым читал каждую новую книгу, а критиковал последним. Всегда говорил, что книга великолепная, даже если первый, черновой вариант представлял собой чисто merde.
Мы были настоящими партнерами.
