И он подумал о щелк-щелк-щелканье, которое слышал, когда Амелия проходила мимо. Ее подсказке.
Спасите наши души.
Глава тринадцатая
– Арман, вы должны это услышать.
Гамаш не успел войти в дом старшего сына Берты Баумгартнер, как Мирна потащила его в гостиную, где уже собрались все.
Он снял куртку, шапочку, перчатки, ботинки и теперь стоял в носках, оглядывая комнату. Вдоль дальней стены он видел стеллаж с книгами, фотографиями в рамочках и всякими сувенирами, скапливающимися в каждом доме. На другой стене висели картины. Никакого авангарда – вполне пристойные акварели, несколько картин, писанных маслом, несколько нумерованных графических копий. Окна выходили на задний двор, где на площадке, усыпанной глубоким, ярким снегом, стояли взрослые деревья. В камине потрескивали поленья.
Комната была выдержана в приглушенных, пожалуй, брутальных оттенках бежевого и голубого. Эта комната, этот дом нашептывали о комфорте и успехе.
– Арман Гамаш, – сказал он, по очереди пожимая руки трем наследникам Баумгартнер. – Примите мои соболезнования в связи с вашей утратой.
Они смотрели на него, и в их взгляде возникала некоторая неуверенность. Тот теперь уже привычный удивленный вид оттого, что человек, которого они видели по телевизору, неожиданно появился в их гостиной собственной персоной. В трех измерениях.
Он ходит и говорит.
Пожимает им руки.
Энтони, Кэролайн и Гуго.
Высокие. С аристократическими чертами. Здоровой комплекцией людей, которые любят поесть, но следят за собой.
Кроме Гуго.
Он, казалось, пошел в мать. Коротышка с животиком и румяной физиономией. Утенок среди лебедей. Хотя он скорее походил на жабу.
Энтони Баумгартнер в пятьдесят два был старшим, за ним следовала Кэролайн, а за нею – Гуго, последний. Хотя Гуго выглядел гораздо старше других, его лицо словно состарилось под воздействием стихий. Статуя из песчаника, слишком долго простоявшая под открытым небом. Волосы у него были серо-стального цвета. Не благородная седина на висках, как у Энтони, не мягкие светлые волосы, как у крашеной блондинки Кэролайн.
Энтони держался легко и даже с известным изяществом. Но первой вперед вышла Кэролайн, протянула руку.
– Добро пожаловать, старший суперинтендант, – сказала она, обращаясь к нему по званию, хотя он и не представился официально. Говорила теплым, чуть ли не музыкальным голосом. – Мы и не догадывались, что мать знает вас. Она никогда нам про вас не говорила.
– И это на нее не похоже, – сказал Гуго.
Голос его неожиданно звучал низко и мягко. Если бы земная расщелина могла говорить, то делала бы это голосом Гуго.
– На самом деле мы никогда не встречались, – сказал Арман. – Никто из нас не знал вашей матери.
– Правда? – сказал Энтони, переводя взгляд с одного гостя на другого. – Тогда почему вы стали душеприказчиками?
– Мы надеялись, что вы нам это объясните, – сказала Мирна.
Дети Берты взволнованно посовещались.
– Откровенно говоря, – сказал Энтони, – мы думали, что обойдемся без душеприказчиков, и удивились, когда позвонил мэтр Мерсье.
– Мадам Ландерс и я живем в деревне, которая называется Три Сосны, – сказал Гамаш. – Насколько я знаю, ваша мать подрабатывала там.
– Верно, – сказал Гуго. – Она говорила, что это забавная деревенька в небольшой ямке в земле.
Он сложил руки чашечкой, иллюстрируя.
Если слово «ямка» не добавляло привлекательности деревне, сделала это его иллюстрация. Сильная рука Гуго наводила на мысль не о пустоте, а об удержании чего-то драгоценного. Вода в засуху. Вино на празднестве. Или какое-то животное из Красной книги, нуждающееся в защите.
Арман поразился тому, каким выразительным был этот грубоватый с виду человек. Лаконичным знакомым жестом он сумел передать целый мир смысла.
Мирна, как и Арман, внимательно разглядывала Баумгартнеров. Не с подозрением, а скорее с профессиональным интересом к поведению. Группы. Семьи. И к тому, что происходит, когда в их обществе появляются посторонние.
Этим троим, казалось, вполне комфортно друг с другом, хотя среди них и существовала иерархия – явно с Энтони наверху.
– Хотите что-нибудь выпить? – спросила Кэролайн у гостей. – Кофе, чай? Может, что-нибудь покрепче.
– Я думаю, нам следует начать, – сказал Люсьен.
– Я бы не отказался от пива, – сказал Гуго и отправился в кухню.
– Чай меня устроит, – сказала Мирна, а Арман с ней согласился.
– Я бы тоже не отказался от пива, если вы предлагаете, – сказал Бенедикт.
Кэролайн и Энтони отправились следом за Гуго в кухню, а Арман присоединился к Мирне у стеллажа.
– Вы сказали, что я должен выслушать кое-что. Что же?
– О баронессе. Почему она так зовется.
– Да?
Мирна посмотрела на него таким измученным взглядом, что он подумал, уж не случился ли с ней какой-то острый приступ. Как выяснилось, именно приступ с ней и случился, только приступ не в физическом смысле.
– Не могу вам сказать.
– Почему? Вы сами говорите, что я должен выслушать.
– Должны. Но не от меня, а от них. – Она кивнула в сторону кухни. – Это нечто поразительное. Не знаю, правда ли это.
– Да ладно, – сказал Арман. – Вы сейчас просто дразнитесь.
– Извините, но, вообще-то, я не выслушала всю историю – вы пришли. – Она снова посмотрела в сторону кухни. – Что вы о них думаете?
– О Баумгартнерах? – Он тоже посмотрел в ту сторону. – Я еще не сформировал мнения. Кажется, они вполне себе милые. А вы?
– Я всегда ищу психозы, – признала Мирна. – Прожитые годы оставляют следы в человеческом мозгу. Если закопаться поглубже и не пожалеть времени, обязательно найдешь что-нибудь. Даже у самых уравновешенных людей.
Она глубокомысленно посмотрела на него и усмехнулась.
– Рад, что теперь не моя очередь. И что? Вы накопали уже какие-нибудь психозы у этих милых людей?
– Никаких. Что вызывает у меня беспокойство.
Он рассмеялся:
– Не переживайте. Если что-то и может говорить о безумии, так это завещание.
– Этого добра у нас уже хватает, – согласилась она. – Вы думаете, они огорчились, узнав о том, что мы – душеприказчики?
– Не уверен. То, что они удивились, – это да. Не знаю, почему мать не сказала им, что не предоставила им полную свободу.
– Я сама думаю, почему она это сделала, – сказала Мирна, глядя через открытую дверь в кухню. – Вы думаете, кто-то из них немного не того? – Она подняла руку к виску и сделала вращательное движение. – Но она чувствовала, что не может просто бросить его, а потому лишила свободы действий всех?
