Она вернулась на диван:
– Тогда пока.
Анри и Грейси понеслись к двери, предполагая еще одну прогулку, но Арман объяснил, что для них слишком холодно.
– А для нас – нет? – спросил Жан Ги, все же следуя за Гамашем.
Выйдя из дому, они направились по снежному туннелю к дороге. Потребности в фонарике не было. Вечер стоял ясный и тихий. Только снег хрустел под ногами в тяжелых зимних ботинках.
Шеф часто говорил: все можно решить прогулкой. Что же касается Бовуара, то он считал, что все можно решить в кухне с кусочком торта.
– Ну, уже готов?
– А?
– Ты прекрасно знаешь, что мы будем ходить и ходить кругами, пока ты не скажешь, что у тебя на уме.
– Ты…
– Тсс, – предостерег его Арман.
– Тсс ничего, – сказал Бовуар. – Я не чувствую ног, мои пальцы онемели. Нос смерзся, глаза слезятся от боли в пазухах.
– Тогда ты, вероятно, готов говорить.
– Это пытка, – сказал Жан Ги.
– Я не очень хороший палач, – сказал Арман дружеским голосом. – Поскольку я и сам здесь.
Хрусть. Хрусть. Хрусть.
Гамаш шел размеренным шагом. Его руки в варежках были сцеплены за спиной, словно температура не упала до абсолютного нуля, словно холод не сковывал ему лицо так же, как Жану Ги.
– Есть и еще кое-что, верно? Состоялась и еще одна встреча.
– С нашим банком. Мы собираемся купить дом.
Хрусть. Хрусть. Хрусть.
– Это вдохновляет.
Хрусть.
– Я не хотел вам говорить, пока мы не собрали все финансы, – сказал Жан Ги.
Как ему хотелось заткнуть себе рот. Прекратить врать.
– Понятно.
Арман остановился и закинул голову:
– Посмотри-ка, Жан Ги.
И он посмотрел.
И увидел северное сияние. Нездешний зеленоватый свет, заливавший вечернее небо.
Потом Жан Ги опустил голову и увидел, что Арман глядит на него. Лицо было ясным в необыкновенном пляшущем свете.
Он увидел собственное отражение в этих мягких глазах.
И ему было известно, что видел его тесть, когда посмотрел на него: человека в спасательной шлюпке. Который уплывает все дальше и дальше.
Глава пятнадцатая
– Может кто-нибудь сходить и разбудить Бенедикта? – спросил Жан Ги, раскладывая вилкой на сковороде бекон.
В кухне пахло свининой, копченной на кленовых поленьях, и свежезаваренным кофе. Готовы были и яйца.
Часы показывали четверть девятого, и солнце уже встало. А Бенедикт еще нет.
– Я схожу, – сказал Арман.
Он только что вышел из кабинета, сделав звонок по своим делам. Начал подниматься по лестнице, и вид у него был немного рассеянный, отсутствующий.
Они услышали стук в двери спальни, голос Армана:
– Бенедикт… Завтрак готов.
Потом снова стук.
– Эй-эй, петушок давно пропел.
Рейн-Мари улыбнулась. Сколько раз она слышала от Армана эти слова: «Петушок давно пропел». У двери их сына Даниеля.
Хотя те последние несколько месяцев, проведенные Даниелем дома, не давали особого повода для веселья с учетом причины, по которой он в десять утра все еще спал. И она помнила ярость, в какую впадал их сын, когда отец входил в его спальню и начинал будить.
Ярость легко могла перейти в насилие.
И все же Рейн-Мари улыбалась. Начиналось это вполне нормально и естественно – какой молодой парень не любит понежиться в кровати. Так оно продолжалось довольно долго. Но потом изменилось.
– Можете сюда подняться? – проговорил Арман с верхней площадки.
Они переглянулись, Анни взяла Оноре на руки, и все пошли вверх по лестнице.
– Его здесь нет, – сказал Арман, отходя в сторону, чтобы они могли посмотреть в открытую дверь.
Его не только не было, но он и вообще сюда не заходил. Арман вошел в комнату, огляделся.
– А его вещи?
– Они здесь.
Да, комната выглядела точно так, как и перед уходом Бенедикта вчера вечером.
– Пойду-ка я позвоню, – сказала Рейн-Мари и пошла вниз в гостиную.
Она сняла трубку и стала набирать номер, а Арман и Жан Ги надели куртки, варежки и ботинки.
Гамаш уже выходил из дому утром – выгуливал Анри и Грейси вокруг площади. Но солнце тогда еще почти не встало, и он вполне мог пропустить что-нибудь. Кого-нибудь. В сугробе. Трескучий мороз спал, и теперь было просто холодно. Выйдя на улицу, Арман посмотрел на термометр на веранде. Минус шесть по Цельсию.
Не жарко.
Они пошли рысцой: Арман показал, что пойдет по часовой стрелке, а Жан Ги двинулся в противоположном направлении вокруг деревенской площади.
Он заставлял себя замедлять быстрый шаг. Не хотел ничего пропустить.
Его глаза смотрели внимательно, впитывали все. Мозг работал. Пытался развести действия и эмоции. Пытался не представлять тело Бенедикта, скрючившееся у дорожной обочины.
Если дело кончилось этим, то спешить было некуда, но они все же торопились.
Жан Ги вышел из-за поворота:
– Ничего, шеф.
Они сделали еще круг, теперь медленнее. Снежные стены были круты, но Жану Ги с помощью Армана удалось забраться наверх, и он пошел по неровной кромке, как канатоходец, глядя то в одну, то в другую сторону.
Из своего коттеджа вышла Клара, вскоре к ней присоединилась Мирна, покинувшая свой магазин. Даже Рут появилась.
– Рейн-Мари позвонила, – сказала старая поэтесса. – Есть что-нибудь?
– Ничего.
К ним присоединилась Рейн-Мари:
– Я только что говорила с Оливье. Бенедикт вечером заходил в бистро. Выпил пива, но пьяным вовсе не был.
Она, как и Арман, знала, что иногда люди в темноте и на холоде теряют ориентацию. Нередко выпивка и наркотик усугубляют растерянность.
– Ничего, – сказал Жан Ги, соскальзывая со снежной стены.
– Мы должны разделиться, – сказал Арман. – Проверить все въезды и выезды.
– Я посмотрю на Старой почтовой дороге, – сказала Клара.
Ответа она не стала ждать – сразу двинулась, куда сказала.
Они распределили между собой места поиска и разошлись, а Рут направилась поговорить с Оливье.
Несколько минут спустя все услышали резкий свисток. Рут призывала их в бистро.
Их кожу болезненно пощипывало, когда они вошли в тепло.
