– Ой ли? – сказал Бовуар, сев на прежнее место.
Она натянуто улыбнулась, глядя на него холодным взглядом. Перед ним сидела теперь не молодая женщина. Старший партнер инвестиционной фирмы с многомиллиардным оборотом. И место свое она занимала не потому, что родилась дочерью президента компании, а потому, что эта работа была ей по плечу.
Быстро воспринимать информацию. Раскладывать ее на составляющие. Видеть последствия и варианты. Не прятаться от реальности, какой бы неприятной та ни была. Эти навыки хорошо бы служили ей в любом деле. Включая и то дело, которым занимался он.
– Правда рада, – сказала она. – Так или иначе это всплыло бы. А так хоть у нас есть возможность выправить ситуацию.
«Что ж, по крайней мере в этом она честна», – подумал Бовуар. Но ее невозмутимость не обманула его. Агент Клутье ясно сказала: воровство такого масштаба и продолжавшееся длительное время, вероятно, требовало пособничества кого-то из высшего эшелона управленцев.
Они практически не сомневались: Энтони Баумгартнер действовал не в одиночку.
Бовуар даже начал уже составлять теорию.
То, что Баумгартнер воровал, казалось, уже не вызывало сомнений. Но еще он являлся и инструментом. Он создавал декорации, режиссировал пьесу, говоря словами Клутье. Но сценарий писал кто-то другой.
А кто мог сделать это лучше дочери президента? Бывшей ученицы Баумгартнера.
Неужели история, которую она сейчас рассказала ему, была враньем? – спрашивал себя Бовуар. История о том, как она разочаровала Баумгартнера? О том, что он не знал, кто она такая? О его порядочности?
Не научил ли он ее и в самом деле чему-то такому, что не преподается в бизнес-школах? Например, как воровать деньги клиентов?
И кто в конечном счете имел наилучшие возможности скрывать воровство? И защищать его в случае, если воровство будет раскрыто? Как оно и было раскрыто.
Они уволили не его, а секретаря.
И вопрос, куда делись деньги, оставался открытым.
Образ жизни Энтони Баумгартнера не свидетельствовал о том, что он пожинал плоды своих трудов. Он жил все в том же доме. Ездил в хорошем, хотя и среднего класса автомобиле. Не отдыхал на роскошных курортах.
Редко кто имел алчности достаточно, чтобы воровать деньги клиентов, и в то же время умел обуздывать свои желания настолько, чтобы не тратить украденное.
Если только львиная доля не уходила кому-то другому. Куда-то в другое место.
– И как вы собираетесь выправлять ситуацию? – спросил он.
– Прежде всего я позвоню в комиссию по регламенту и сообщу о случившемся, – сказала она, протягивая руку к телефону.
– Мы уже это сделали.
– Понятно. Но я все равно позвоню. Позднее. – Она положила телефон, несколько уязвленная. – Мы, конечно, возместим все деньги, изъятые у наших клиентов.
– Похищенные.
– Да.
– Неприятная ситуация? – сказал он. – Энтони Баумгартнер не в первый раз воровал у клиентов.
– Вы имеете в виду то, что случилось несколько лет назад, – проговорила она. – Это не он. Не напрямую он. Это сделал секретарь одного из старших партнеров.
– Ваш?
– Нет.
– У них был роман, кажется? – спросил Бовуар.
– Верно. Секретарь явно использовал Тони, чтобы получить его пароли, и потихоньку снимал деньги. Его бы так или иначе поймали. Но денег он поднатаскал, пока его не разоблачили.
– И кто его разоблачил?
– Тони. Он тут же сообщил нам, и мы стали действовать.
– Уволили секретаря.
– Да.
– Но не месье Баумгартнера.
– Он повел себя глупо, поверил тому, кому нельзя было верить. Однако криминала в его действиях мы не нашли.
– Но лицензию его вы приостановили.
– Без последствий мы не могли это оставить. Другие брокеры должны знать: если ты запятнал себя каким-то образом, то наказание неизбежно.
– А его клиенты?
– Что – его клиенты?
– Им сообщили?
– Нет. Решили, не следует им сообщать. Деньги возместили, а Тони прикрепили к другому брокеру, который подавал заявки и совершал транзакции. Но управлять портфелями продолжал Тони. Он принимал решения. Выносить грязь на улицу – не было в этом нужды.
– На улицу?
– Это наш жаргон. Означает финансовое сообщество.
Улица.
Бовуар начинал понимать, что единственное отличие финансовой улицы от рю Сент-Катрин – это тонкий слой лоска. А если его содрать, то обнаружится такая же жестокая, грязная и опасная правда жизни.
– Баумгартнера устраивала такая схема?
– Он принял ее. Послушайте, он ведь мог и не сообщать нам. Он вполне мог бы придумать что-нибудь, чтобы прикрыть воровство. Но он пришел, сел на тот стул, на котором сидите вы, и все мне выложил. О своем романе. О том, как он обнаружил, что Бернар похитил у него пароли к ключам. Он сказал, что готов уволиться.
– Но вы не стали ловить его на слове.
– Не стали.
– Почему?
– Я вам уже сказала.
– Вы не хуже меня знаете, что могли его уволить. А с учетом того, что случилось потом, именно так вам и следовало поступить. – Он посмотрел на отчеты. – Мне нужна правда.
Она глубоко вздохнула, глядя ему в глаза:
– Он был нашим лучшим финансовым советником. Блестящим советником. А я в конечном счете дочь своего отца, старший инспектор. Я знаю, что такое талант, и хочу его сохранить. Тони Баумгартнер был талантлив. Поэтому мы остановились на чем-то среднем. Приостановили его лицензию на торговлю, но позволили продолжать управлять портфелями.
– Но если он больше не мог торговать, то как ему удалось похитить столько денег? – спросил Бовуар, показывая на бумаги на столе.
– Нет-нет, это все фальшак. Никаких торгов никогда и не было. В этом-то все и дело. Он только придавал им видимость реальности, а на самом деле тут один пшик. Если бы клиент и в самом деле озаботился прочесть это, – она положила ладонь с растопыренными пальцами на бумаги, – то увидел бы цифры, а цифры впечатляющие и одновременно умопомрачительно скучные. Никто, исключая других финансистов, не стал бы вдумываться в это.
– Так куда же уходили деньги?
Она покачала головой и глубоко вздохнула:
– Не знаю. Но похоже, речь идет о миллионах. Десятках миллионов.
– Больше, – сказал Бовуар, и она после некоторого колебания кивнула.
– В зависимости от того, как долго это продолжалось, – да. Нам понадобится какое-то время, чтобы разобраться.
– Но неужели люди, его клиенты, не поймут? Если на их счете на самом деле ничего нет?
