– Значит, тот, кто выиграет, может унаследовать состояние, – сказала Лакост.
– Реальное или вымышленное, – заметил Гамаш.
А эта семья, как казалось ему, имеет богатое воображение. Цепляется за миф об аристократии, власти и богатстве, хотя сами водят такси и чистят туалеты.
Бовуар отрицательно покачал головой.
Почему Энтони Баумгартнера убили сейчас? Не убили ли его Кэролайн и Гуго, чтобы их доля в вымышленном наследстве стала больше?
Он познакомился с ними. Они производят впечатление умных людей. А ни один здравомыслящий человек не станет верить в сказку о старом состоянии, которое каким-то образом уцелело, несмотря на войну, погромы, холокост, и теперь вот-вот свалится им в руки.
– А что, если выиграет другая ветвь семейства? Киндероты? Что тогда? Братоубийство ради ничего?
Они, все трое, смотрели перед собой. Думали. Пытались прозреть истину сквозь клубок времени и мотивов.
Гамаш посмотрел на часы. Через двадцать минут он должен встретиться в центре Монреаля с Бенедиктом. Чтобы успеть, надо скоро уйти.
– И остается еще вопрос душеприказчиков по завещанию мадам Баумгартнер, – сказал он.
– Очень подозрительный народ, – добавил Бовуар Лакост, которая согласно кивнула.
Арман терпеливо улыбнулся:
– Мы не знаем, почему она назначила меня и Мирну, но у нас по крайней мере есть хоть какая-то связь через Три Сосны, где баронесса подрабатывала. Хотя мы, кажется, пока ни на йоту не приблизились к пониманию того, почему она назвала Бенедикта.
– Ничуть, – сказала Лакост, которой поручили провести расследование. – Кажется, что абсолютно никакой связи между ними нет. Он никогда не работал в тех местах. Каким образом мадам Баумгартнер вообще узнала о его существовании, я уж не говорю о том, чтобы назвать его в завещании, для меня загадка.
– Тупик? – спросил Бовуар, подкалывая ее.
– Ни в коем случае, – ответила Лакост. – Причина есть, и я ее найду. Я собираюсь поговорить с его бывшей девушкой. Эта Кейти, возможно, знает или помнит что-то, о чем он забыл. Я его не видела, но, судя по вашим описаниям, у Бенедикта ветер в голове.
И опять Арман ощутил тело молодого человека у себя за спиной, когда тот защищал его от падающих обломков.
А потом, когда худшее осталось позади и Гамаш смог выпрямиться и приоткрыть забитые песком и пылью глаза, он посмотрел на молодого человека в дурацкой шапке. По его лицу текла кровь. От падения куска бетона, который почти наверняка – Арман не сомневался – попал по нему.
Это был поступок чрезвычайного бескорыстия. Инстинкт. Действие, говорившее о добром сердце Бенедикта, хотя вряд ли стоило отрицать, что ум у него не из самых острых.
Гамаш поднялся:
– Мне пора – Бенедикт будет ждать. Он отвезет меня назад в Три Сосны. Я, наверно, уже опаздываю.
– Давай я тебя подвезу к нему, – предложил Жан Ги, когда они пошли к двери.
– Если тебе не трудно.
Бовуар спустился по наружной лестнице, чтобы завести машину.
Арман поблагодарил Изабель, она поблагодарила его.
– За что? – спросил он.
– За это. За то, что не оставляете меня на обочине.
– Не за что.
Он поцеловал ее в обе щеки, потом осторожно спустился по обледеневшей лестнице. Но в самом низу остановился. Как вкопанный.
Бовуар, наблюдавший за ним из согревающейся машины, увидел, что Арман развернулся и поспешил назад по лестнице через две ступени. Он что-то кричал на ходу Изабель.
Жан Ги вышел из машины и уже сам поднялся до половины лестницы, когда из дверей дома Изабель появился Гамаш.
– В чем дело? Что случилось?
– Как фамилия той молодой женщины, которая стояла на первом месте в списке контактов мадам Баумгартнер? – спросил Гамаш резким голосом.
Он говорил на ходу, быстро спускаясь по лестнице, вероятно быстрее, чем следовало бы.
– В доме престарелых? – спросил Бовуар. – Не помню.
– Можешь найти?
– Я могу найти мои записки.
– Отлично, – сказал Гамаш, сев на пассажирское сиденье. – Дай их мне, пожалуйста.
Бовуар передал Арману блокнот и тронулся с места, а Гамаш включил лампочку для чтения и принялся просматривать страницы, даже не надев очков. Минуты две спустя он опустил блокнот, протер глаза, уставился в лобовое стекло.
– Кейти Берк.
– Да, вспомнил, – сказал Бовуар и скосил глаза на Гамаша. – А что?
Что-то случилось.
– Я спросил Изабель, как зовут подружку Бенедикта…
– Кейти Берк? – сказал Бовуар и увидел кивок Гамаша. – Черт возьми, – выдохнул Бовуар. – Девушка Бенедикта не только знала баронессу, но и была первой в ее списке контактов?
Он пришел в восторг, но, кинув взгляд на Гамаша, увидел, что тот вовсе не торжествует, обнаружив неожиданную связь. Старший суперинтендант выглядел подавленным.
Они молча ехали по уже темным улицам города, и оба думали, что это может означать.
Бовуар, вырулив к тротуару, чтобы высадить Гамаша, произнес:
– Бенедикт лгал.
– Да.
– Шеф, ты хочешь, чтобы я присутствовал, когда ты будешь с ним говорить?
– В этом нет необходимости. У тебя и так много дел. Изабель обещала найти о Кейти все, что можно найти, а потом сообщить тебе.
– Теперь мы хотя бы знаем, как Бенедикт попал в завещание мадам Баумгартнер, – сказал Бовуар. – Но мы не знаем зачем.
– Узнаем, – проговорил Гамаш резким голосом.
Жан Ги подумал, что поездка в Три Сосны как для Гамаша, так и для Бенедикта будет очень долгой.
Ложь шефу всегда плохо кончалась для лгущего.
Бовуар отправился на разговор с Бернаром Шаффером, который уже ждал его в комнате для допросов в управлении полиции.
Гамаш стоял на тротуаре, искал взглядом Бенедикта. Тепло салона уехало вместе с Бовуаром, и теперь холод проникал ему в рукава и под воротник, прикасался к коже лица.
Но он ничего не чувствовал. Он смотрел. Думал. Пытаясь построить мостик через пропасть между тем, что он знал, и тем, что чувствовал.
– Старший суперинтендант! – раздался знакомый голос; Гамаш повернулся и увидел приближающегося к нему Гуго Баумгартнера. – Кажется, вы погрузились в размышления, – сказал маленький уродливый человек.
Плотное зимнее пальто, шапочка, красные от холода щеки – все это ничуть не улучшало внешности Баумгартнера.
Но его глаза ярко горели, голос звучал тепло.
– Да, задумался.
– Могу я вам чем-нибудь помочь?
