– Три. Четыре. Пять.
Бовуар почувствовал движение за дверью и вдруг услышал щелчок. Быстро повернулся, увидел поднимающуюся руку с пистолетом, направленным в их сторону.
Молодой парень обращался с пистолетом как профессионал.
Но навыки Бовуара превосходили его навыки. Он выстрелил. Три раза подряд. И человек упал.
Когда свист пуль, рикошетивших от стен, прекратился, он услышал голос Гамаша рядом – тот продолжал считать. Не прерывался ни на секунду.
– Двадцать девять. Тридцать.
Появились фельдшеры.
Гамаш наклонился пониже и два раза сделал сильный выдох изо рта в рот Амелии.
– Карфентанил, – сказал он, продолжая нажимать на грудную клетку, а Бовуар прикрывал дверь в лабораторию и вел счет за Гамаша:
– Семь. Восемь. Девять.
– Я ввел ей противоядие, – сказал Арман, раскачиваясь назад и вперед, поддерживая ритм.
– Какое? – спросил фельдшер, становясь на колени рядом и готовя дефибриллятор.
– Налтрексон. Менее минуты назад.
– Хорошо, – сказал медик. – Отойдите.
Гамаш уступил ему место, и тот начал работать с Амелией. Другие фельдшеры прошли внутрь, чтобы оказать помощь раненым. Хотя выстрелы еще продолжались. И появлялись новые жертвы.
Арман посмотрел на Жана Ги, который теперь опустился на колени рядом с молодым человеком, в которого стрелял. И которого убил.
Глава тридцать седьмая
– Выглядите вы ужасно, – сказал муж Изабель с сочувственной улыбкой. – Держите.
Он протянул Гамашу виски, а Бовуару – кофе.
– Merci, – сказал Арман, беря стакан, который он тут же поставил. – Где она?
Было уже далеко за полночь, и чувствовал он себя так, будто его сбил грузовик, но вечер еще не кончился.
– Она в комнате нашей дочери, – сказала Изабель. – Хотите посмотреть?
– Да. Имя ее ты знаешь?
– Нет. Она не сказала ни слова.
– Социальные службы?
– Я решила подождать до утра.
– Хорошо.
Гамаш и Жан Ги последовали за Изабель по коридору.
Ее муж остался в гостиной, проводил их взглядом. Он признавал, что он и дети всегда будут самыми важными частями жизни Изабель; эти трое тоже своего рода семья.
Изабель оставила дверь открытой, а в спальне горел ночник. На одной кровати лежала София, дочь Изабель. Крепко спала.
На другой лежала маленькая девочка. Она лежала на боку, свернувшись калачиком под одеялом. Глаза открыты. Руки вцепились в подушку под головой.
Арман подошел к ней и тихо опустился на колени.
Когда он видел девочку в последний раз, волосы у нее были спутаны и слиплись от грязи. Теперь волосы были чистыми и расчесанными. Девочку вымыли в ванне, и теперь от нее пахло лавандой.
– Это Арман, – тихо сказал он. – Мы уже знакомы. Я полицейский.
Девочка испуганно отпрянула, ее глаза расширились.
– Все хорошо. Я тебя не обижу. Никто тебя не обидит. Ты в безопасности. – Он решил, что ему не стоит приближаться. Прикасаться к ней. – Ты теперь можешь уснуть.
Он улыбнулся ей, надеясь и молясь, чтобы улыбка не выдала, как болит за нее его сердце.
– Ты позволишь? – спросил он Изабель, показывая на книгу на прикроватном столике.
Изабель кивнула.
Арман пододвинул стул и открыл книгу.
– «…в которой нас знакомят с Винни-Пухом и некоторыми пчелами, – прочел он голосом низким, тихим и спокойным. – И истории начинаются».
– Что Амелия? – спросила Изабель у Жана Ги.
Они оставили старшего суперинтенданта читать девочке, а сами вернулись в гостиную.
– Мы только что из больницы, – сказал Бовуар, опускаясь в кресло. – Сердце у нее работает, и дышит она самостоятельно.
– Мозг не поврежден?
– Они проводят тесты, но точно можно будет сказать, когда она придет в себя. Мы от тебя поедем прямо к ней.
Изабель кивнула.
– Если я могу чем помочь…
– Хорошо, буду иметь в виду. Спасибо. Я дам тебе знать.
– Она все это время работала с шефом? И… никто не знал?
– Никто.
– Даже ты?
– Даже я. Я считал, он исключил Амелию в надежде, что она выведет его на карфентанил, но я понятия не имел, что это полицейская операция.
Изабель внимательно посмотрела на Жана Ги:
– И ты не в обиде, что он тебе не сказал?
Он приподнял пальцы над подлокотником кресла, потом опустил их. Что он мог сказать? Что мог сделать? Он знал: такова природа их работы.
Секретность. Секреты.
Были они и у Лакост. У всех старших офицеров были тайны, которые те держали при себе.
Бог свидетель, у него самого были секреты. В особенности один.
Он знал, что вскоре ему придется раскрыть его тестю. И эта тайна была гораздо ближе к дому и гораздо более личной, чем те, что скрывал от него Гамаш.
– Что карфентанил? – спросила Изабель.
– Похоже, мы арестовали всю партию. Кроме тех доз, которые ушли на эксперименты.
– Какие эксперименты? – спросил муж Изабель.
– Этот опиоид такой новый, что никто не знает размер безопасной дозы. А доза еще зависит и от веса тела, телосложения. От здоровья. У многих наркоманов сердце ослаблено, и самая малая передозировка отправляет их на тот свет. Этот тип…
Бах-бах-бах. Перед мысленным взором Бовуара промелькнула эта сцена. Тело упало. Мертвое тело.
Что-то такое, чего он никогда не сможет забыть. Еще один призрак в общем доме.
– …экспериментировал на наркоманах. Давал им разные дозы и записывал на предплечье количество. Миллиграмм. Два. Смотрел, кто выжил, кто умер.
Изабель покачала головой, ее лоб собрался в морщины.
– Почему он назвал его «Дэвид»?
– Имя его отца.
Она задумалась, не понимая, какой смысл в том, что сказал ей Бовуар. Что это – благодарность, оскорбление, обвинение? Дань признательности или намерение сделать больно?
Изабель подозревала второе.
– Как ты? – спросила она Жана Ги.
Она догадывалась о том, что у него на уме.
Он только что убил молодого человека. Отпетого. Преступника. Убийцу. Убил при самообороне. Но так или иначе, парень умер. И недалек тот день, когда Жану Ги придется встретиться с его отцом. Дэвидом.
– Устал я, – сказал Жан Ги, и она видела: ему, чтобы прийти в себя, понадобится нечто большее, чем горячий душ и хороший сон.
