Центурион последний раз окинул взглядом распятого и понял, что тот уже потерял сознание. Небо над ними потемнело сильнее всего. Черные тучи нависали над Голгофой и находящимися рядом оливковыми рощами. Казалось, что наступила ночь, хотя на самом деле было всего лишь три часа пополудни.
Поднялась настоящая буря, прогнавшая кружащихся над приговоренными стервятников с жадно раскрытыми клювами. Где-то на горизонте прогремел гром, и сильный ливень обрушился на холм. Испуганные солдаты вскочили на ноги и стали всматриваться в небо, пытаясь распознать какое-либо предзнаменование. Ужас охватил их.
Все это – предрассудки, – решил центурион.
Желая поскорей покончить со всем этим, он приказал сломать ноги распятым и тем самым ускорить их смерть. Один из легионеров взял дубинку, подошел к первому из осужденных и исполнил приказание своего начальника. Будучи больше не в состоянии опираться на ноги, чтобы дышать, несчастный быстро умер, задохнувшись.
Одна из женщин, стоявших у ног распятых, по имени Мария Магдалина бросилась к сидевшему на лошади офицеру и, обхватив его ногу, взмолилась:
– Центурион, тут со мной его мать! Избавь ее от этого зрелища, ради Бога!
– Назад, женщина! – прикрикнул офицер, высвобождая ногу из ее рук.
– Ты же видишь, что ее сын уже мертв, – не унималась она.
– Не тебе об этом судить! Уйди с дороги!
Он с силой оттолкнул молодую женщину, и та упала в грязь. Мать галилеянина бросилась к ней и помогла подняться. В глазах этой старой селянки центурион прочел отчаяние, и в нем снова пробудилось сострадание, отчего ему стало не по себе. Он повернулся к солдату, собиравшемуся уже переломать ноги второму распятому, и приказал:
– Оставь его мне, а сам займись пока третьим!
Центурион схватил копье и пришпорил своего скакуна, который понесся к кресту, что стоял в центре. Резким ударом он пронзил бок «царя иудейского». Кровь, брызнувшая из раны, смешалась с дождевой водой.
Сливаясь с шумом непогоды, плач стал громче. Вскоре ливень окончательно разогнал всех родственников и близких распятых, а также тех немногочисленных зевак, что пришли посмотреть на казнь.
Всех, кроме одного.
Это был семилетний ребенок, оставшийся незамеченным взрослыми. Он все так же стоял чуть ниже на склоне холма, не отрывая взора от человека, распятого на кресте в центре.
Мальчик не плакал.
Выражение его лица выдавало злобу по отношению к спасителю, который все отдал другим, а ему досталось так мало. Это был Давид из Назарета. И о нем-то и будет наш рассказ.
1
Иерусалим, Иудея, год 37
Семь лет пролетело со дня казни галилеянина, о котором с тех пор ходили самые невероятные слухи. На третий день после положения в гроб его тело исчезло. Неужели оно было похищено его апостолами, как это утверждал Пилат? А если это так, как же тогда похитители отвлекли охранников, выставленных прокуратором перед голалом, огромного размера камнем, который был привален к входу в гробницу?
Первосвященник Каифа объяснял все просто: тело не было положено в гробницу. Иосиф Аримафейский и Никодим, опасаясь, что синедрион прикажет уничтожить тело, сочли, что лучше будет отнести его в другое место, в пещеру, о которой никто не знал. Возможно, оно было захоронено в Самарии или в Галилее, на которые не распространялось его влияние? Вызванные для пояснения два фарисея полностью отрицали это перед своими собратьями и представили весомые доказательства.
Тогда первосвященник приказал своим изощренным шпионам втереться в доверие к ученикам Христа, выдав себя за уверовавших в него. Но они не выведали ничего такого, что подтверждало бы его предположение. Хуже того, по утверждению апостолов, Иешуа являлся им множество раз, и не призраком, а как живой человек. Он преломлял вместе с ними хлеб. Бог воскресил их Учителя, вызволил его из объятий смерти, а тем, кто уверовал в него, было обещано, что однажды они дождутся такой же милости. И такого рода бредни распространились по всей Палестине.
На сегодняшний день секта Назарянина насчитывала свыше пяти тысяч членов. И хотя распятый не освободил Израиль, его приверженцы продолжали называть его мессией и крестить иудеев его именем. Простолюдины, не посвященные в содержание Писания, тем не менее оказались восприимчивыми к его толкованию, которое давали эти невежественные выдумщики, проповедовавшие любовь к ближнему. Каждый день появлялись новые обращенные, они присоединялись к этой отчаявшейся черни, готовой уверовать во что угодно.
По всем признакам положение было тяжелым. Угнетенный народ страдал от налогов, установленных Римом: во-первых, двойной прямой налог, на землю и подушный, а помимо него еще и налог на жилище, дорожная пошлина, акциз и десятина. Пятую часть урожая фруктов и изготовленного вина, десятую часть собранного зерна следовало отдавать цезарю. Неплатежеспособные иудеи брали в долг у местных сборщиков податей, закладывая при этом принадлежащие им земельные участки, и те, кто был не в состоянии погасить свой долг, теряли все. У них не оставалось другого выбора, кроме как попрошайничать у городских ворот или присоединяться к грабителям с большой дороги.
Нищета способствовала росту рядов зелотов, эти патриоты-фанатики вели непрерывную борьбу с оккупантами и не останавливались перед убийством иудеев, сотрудничавших с Римом. Они утверждали, что сами священники продажные, а значит, не имеют никакого права отстаивать Закон Моисеев.
Вероятность волнений была крайне высокой в 37 году, когда Иешуа из Назарета уже не было в живых. Рано или поздно неминуемо произойдет столкновение с империей, что было бы фатальным для Каифы и его нового протеже Савла Тарсийского, занимавшего должность начальника охраны Храма.
Дверь приюта распахнулась, и солдаты синедриона накинулись, как ураган, на спящих назарян. Стоя на пороге, Савл, низкорослый лысый бородач лет сорока, наблюдал за действиями своих подчиненных, отбрасывавших тени при свете горящих факелов. Пребывая в состоянии крайнего возбуждения, он подстегивал их фанатизм.
– Бейте этих еретиков, солдаты! Будьте той рукой мщенья Храма, которая сотрет с лица земли эту секту презренных!
Подчиняясь его приказам, люди в черных одеждах рубили на куски мужчин, женщин и детей. В этом кровавом месиве матери, ослепленные кровью и паникой, вопили, пытаясь спасти своих детей. Безоружные люди боролись за свои жизни, но кости и плоть едва ли могут противостоять стальным клинкам.
– Пускай негодование Всевышнего захлестнет вас! – взревел Савл, присоединяясь к этому побоищу. – Да настигнет вас его яростный гнев! Да будут ваши имена навечно вычеркнуты из списков живых!
От пропитанных смолой факелов загорелись деревянные настилы ночлежки. Ее обитатели пытались спастись от поглощающих их языков пламени. Невыносимо воняло паленой плотью. Вопли отчаяния вместе с дымом достигли верхних помещений.
С окровавленным мечом в руке Савл шел вперед под сводами подвала, переступая через трупы и освещая себе дорогу факелом. Внезапно какой-то старик стал у него на пути и спросил:
