Он давно уже вынашивал эту мысль. И Шимон, испытывающий к нему отцовские чувства, считал, что и он частично в ответе за это.
– Тебе не захочется жить такой жизнью, поверь мне. Зелоты ни с чем не связаны, у них нет ни семьи, ни друзей…
– А у меня много друзей? – не дал ему договорить Давид. – А что касается семьи…
За этой фразой последовала горькая улыбка.
– Мать редко бывает на ферме, а отец…
Он пожал плечами, комок, образовавшийся в горле, не дал ему договорить. Шимон понял это и отвел взгляд, растроганный воспоминанием о своем брате.
– Я готов к этому, дядя, – не унимался Давид со слезами ненависти в глазах. – И ты это знаешь.
– Я знаю, прежде всего, мой мальчик, что истинный патриот стремится не отомстить, а освободить свою страну. И если при этом он может умереть, значит, так тому и быть.
– Мой отец не боялся смерти, и я тоже не боюсь.
В это мгновение Шимон заметил всадника, показавшегося на одной из позолоченных вершин Моава
[3]. С такого расстояния было трудно его рассмотреть, но было ясно, что это римлянин, и этого было достаточно, чтобы возбудить подозрение.
– Легионер, – сообщил зелот. – Возможно, разведчик. Иди спрячься.
Давид заполз за верблюдов, груженных бурдюками с водой, которую они набрали в колодце. Животные вскрикивали, когда он проползал у них между ног. Мальчик взял короткий лук, висевший на одном из седел, и приладил стрелу. Тем временем Шимон поднял меч, который выронил его ученик, и спрятал за спину.
Незнакомец медленно приближался, освещенный лучами заходящего солнца. Его лошадь брела, опустив голову, и казалось, она вот-вот рухнет от изнеможения.
Давид прицелился в римлянина. Он прищурился, пытаясь целиться прямо в лицо. Как только силуэт всадника станет четким, стрела сможет долететь до него.
– Добрый вечер, друг мой, – поздоровался Шимон, вглядываясь в незнакомца.
Не спешиваясь, всадник ответил ему кивком. Зелот внимательно разглядывал его. Перед ним был мужчина лет сорока пяти, ростом под два метра. Своим телосложением он напоминал гладиатора, многочисленные шрамы на теле говорили о том, насколько храбрыми были противники, которых он победил. Нос ему, вероятно, перебили в драке, а загорелое лицо, казалось, было выточено скульптором. Бритая голова только подтверждала эти догадки, однако больше всего бросались в глаза его скулы лилового цвета.
Заметив капитолийскую волчицу, красовавшуюся на его потертом кожаном нагруднике, Шимон понял, что он имеет дело с офицером, к тому же на бицепсе всадника был вытатуирован знак легионов SPQR
[4].
– Ты что-нибудь ищешь, центурион? – Шимон с трудом выговорил эту фразу на латыни.
– Это твой сын прячется за верблюдами? – вопросом на вопрос ответил суровым тоном незнакомец.
Шимон посмотрел в ту сторону, куда направил свой взгляд всадник, и, не увидев крестника, удивился тому, что этот военный заметил его.
– Почему он держит лук наизготовку? – поинтересовался легионер.
– Он боится, что у него украдут воду.
– Скажи ему, что я не ворую воду, я просто… испытывающий жажду путник.
– У нас не принято делиться водой с римлянами! – крикнул Давид, выходя из своего укрытия с луком и целясь в легионера.
– Опусти лук, – рассердился Шимон. – Ты так кого-нибудь поранишь! И брось нам один бурдюк, ясно тебе?
Ошеломленный резким тоном своего наставника, Давид попятился и занялся поклажей, уложенной на одном из верблюдов. Центурион, не проронив ни слова, лишь издали наблюдал за ним.
– Прости моего сына, – обратился к нему зелот. – Он чаще имеет дело с козами и баранами, чем с людьми. Ты направляешься в Тибериаду
[5]?
– В Дамаск. Я ищу, где остановиться на ночлег. Я не покидал седло весь день, и… один бедуин, который повстречался мне на пути, сказал, что в тысяче шагах отсюда есть ферма. Ты знаешь, где она находится?
Толстый бурдюк из козьей шкуры упал к ногам Шимона. Зелот поднял его и протянул гостю:
– Могу я узнать твое имя, центурион?
– Лонгин. Римский трибун
[6]. Бывший центурион Третьего Галльского легиона.
– Что стоит в Эмесе?
– Да, в Сирии.
Когда офицер запрокинул голову, поднося бурдюк ко рту, Шимон заметил на внутренней стороне его запястья татуировку ’IXΘΥΣ
[7]. Эта надпись, которую назаряне использовали как тайный знак, взволновала зелота и заставила его относиться к римлянину с максимальным почтением. Шимон воспользовался теми несколькими мгновениями, пока странник утолял жажду, чтобы рассмотреть его снаряжение. На римлянине не было формы, но детали его экипировки, такие как составной парфянский лук, говорили о том, что это бывший военный. Щит из бронзы и меди, пристегнутый за седлом, совсем проржавел, а вмятины на нем свидетельствовали о жестоких сражениях, в которых легионеру довелось принимать участие. Но все эти отметины были старыми. Что же касается меча, то, хоть он когда-то и выпустил немало кишок, на этот раз ему хватило благоразумия не покидать ножен. Ни на его рукоятке, ни на ножнах не было следов запекшейся крови.
– Меня зовут Шимон, – сказал зелот. – А имя этого дикаря Давид. Он добрый малый. Собаки, которые лают, не самые опасные. Я отведу тебя на ферму. Твою лошадь тоже следует покормить.
Шимон развернулся и отправился к верблюдам. Как только он подошел к Давиду, юноша запротестовал, говоря вполголоса:
– Что с тобой? Это же римлянин, ты ведь не собираешься…
– Он тебя видел, Давид. У меня есть два варианта: убить его либо оказать гостеприимство.
– И какой же ты выберешь?
– Тот же самый, какой выбрал бы твой отец.
3
Перед всадниками показалось пастушье жилище из глиняных кирпичей, обмазанных известью. Оно настолько сливалось с общим пейзажем, что издали его трудно было заметить. Странник, ехавший по одному из проходящих здесь торговых путей, вполне мог бы принять его за мираж. Окруженная ущельями глубиной до ста метров, защищавшими ее от сильных ветров, ферма была неприметным строением, к которому не так-то просто было добраться. Терраса, над которой было натянуто полотно из козьей шерсти, соединяла главное строение с овчарней, где стояли с десяток баранов.
