Георгий непроизвольно повел глазами. Этот вопрос ему задавали много раз. В Сочи во время олимпийской стройки – за шашлыками с местными авторитетными людьми. И в Кабардино-Балкарии, когда ночью его машину остановили то ли силовики, то ли боевики – в это время суток разницу не понимают сами местные. И даже в подмосковной Коммунарке, когда нужно было отыгрывать расширение Москвы на юго-запад, а юго-западные имели отдельное мнение. Но, несмотря на большой опыт в целом удачных ответов (в противном случае Георгий вряд ли сидел бы в ресторане «Генацвале»), никакого алгоритма он выработать не сумел. Единственным решением и в этот раз виделось действовать по наитию.
– Я – ландскнехт, – сказал Георгий, стараясь смотреть на Мамеда с вежливой, но в то же время ироничной улыбкой. – Сражаюсь за его светлость и всех жителей вольного города, которые платят мне довольствие.
– Светлость, да? – одобрительно хмыкнул Подберезкин. – И хорошо платят?
– Да пока не жалуюсь.
– Это хорошо, – согласился Подберезкин, – жаловаться вообще стыдно. Для мужчины, так?
У него был едва заметный кавказский акцент, какой остается у покинувших родные края уже во взрослом возрасте, но давно живущих в Москве. Кроме акцента внимание привлекал перстень с огромным зеленым камнем, в самой сердцевине которого клубилась черная муть. Подберезкин время от времени привычным движением поглаживал камень пальцами другой руки.
– И депутатов выбирал? – спросил Мамед.
– Полтора десятка кампаний, все успешные.
– Есть же люди, которые говно по собственной воле едят, – задумчиво сказал Подберезкин. Было не ясно, имеет ли он в виду тех, кто занимается выборами, или самих народных избранников. Их, кстати, теперь так если и называют, то только с издевкой, внезапно подумал Георгий.
Он улыбнулся этой мысли, а наблюдавший за ним Подберезкин улыбнулся в ответ.
– Ладно, – сказал он. – А какой у нас будет в этой истории цимес?
– Цимес?
– Ну, – Мамед щелкнул пальцами, подыскивая нужное слово, – изюминка какая?
Георгий кивнул.
– Нам кажется, что это будет хорошая мобилизационная кампания. Без особых излишеств. Аккуратно, дорого, красиво. Ничего громкого, нам это при существующих договоренностях не требуется.
– Как это – мобилизационная?
– Мы приведем голосовать сторонников Виктора Николаевича. А каждый из них – приведет трех родственников. Плюс управа подвезет милиционеров там, врачей. Мобилизация.
Мамед скептически поцокал.
– Это не то, – заявил он, откидываясь на стуле. – Мало, Жора. Нужна, знаешь… Ангела Меркель.
– Простите?
– Движуха, динамика!
Георгий хотел спросить, какую это динамику Подберезкин видит в Ангеле Меркель, но тут как раз принесли горячее. Мамед сделал знак – мол, поговорим позже, – и азартно взялся за разделку мяса. Он с силой налегал на нож и резкими выпадами бил вилкой – с такой страстью, будто кромсает и колет врага. Георгий подумал – хорошо, что дело происходит в центре Москвы, а не где-нибудь в маленькой горной республике. А то было бы самое время пугаться.
В какой-то момент появился официант с коньяком, и Подберезкин перехватил у него бутылку еще с подноса.
– Нет-нет, – запротестовал Георгий, – я за рулем.
– Все за рулем, – печально признал Мамед, разливая коньяк. Не дожидаясь Георгия, он опрокинул в себя первую рюмку и тут же соорудил себе вторую. После этого он подхватил рукой с тарелки зажаристый кусок мяса и как шпагоглотатель клинок – опустил его себе в пасть.
Георгий скромно жевал вареник с сыром. Дождавшись, когда Подберезкин всё же отвлечется от еды, он попробовал пойти в контрнаступление.
– Мне представляется, движуха – это избыточно, – заговорил Георгий. – Нам не нужны ни телеэфиры, ни баннеры. Это может стать лишним…
– А это никому не интересно, что ты думаешь, – перебил его Мамед. – Я это не согласую.
Георгий еще минут пять из вежливости пытался рассказывать о планах, но Мамед даже не делал вида, что слушает.
– Не так, – говорил он, – думайте еще.
В какой-то момент Георгий извинился и вышел, будто бы покурить на крыльцо. Курить в самом деле хотелось, но первым делом он набрал шефа и постарался максимально быстро – Ас иногда прерывал на полуслове – рассказать про капризного родственника.
– И что ты хочешь от меня? – поинтересовался в ответ хозяин Конюшни.
– Может, сейчас просто выйти из разговора с ним? А потом обратиться к Махину напрямую. Или Влад как-то на него надавит.
– Гоша, – ласково сказал Ас, – никто тебя не будет второй раз слушать, ты что. Милый мой, ты профессионал или где? Ну наплети ему что-нибудь. Послушай, что он сам предлагает. Дай ему фишку.
– Какую?
– Любую, – раздраженно отозвался Ас. – Ты думаешь, я наверх пойду рассказывать, как ты договориться не можешь? Иди и реши. Давай, без этого дел полно.
Ас отключился, а Георгий с досады чуть не швырнул телефон в лужу.
В легкой куртке было зябко, с неба сыпались какие-то мокрые осколки. Вот говорят, «разбился вдребезги», может, это дребезги и летят?.. Георгий сделал два круга вокруг квартала, постепенно превращаясь в мокрую курицу и чувствуя себя соответственно. Он постарался перебрать в голове все эпизоды жизни великого кормчего Махина, один за одним, – но никаких идей это не принесло. Наоборот, за каким-то лешим на репите залипла сцена, как Махин открывает снесенный и снова слепленный по образу и подобию Главпочтамт рука об руку с его директором, человеком по имени Юлий Адольфович Цветков (это сочетание из памяти уже ни за что не вытравить) – огромным рыжим детиной, похожим на ирландского эльфа, принявшего увеличительное зелье. Огромный Махин был виден на снимках только фрагментарно, потому что всё заслоняли исполинские рыжие бакенбарды.
– Бакенбарды… – задумчиво сказал Георгий. – Бакинские барды.
Он вдруг вспомнил, что бардом оказался присланный на кампанию по расширению Москвы замшелый, чуть ли не мумифицированный, технолог. Он всё время норовил что-то писать на перфокартах, которые носил за собой в чемодане облезлой крокодиловой кожи. Тогда пришлось вообще всё придумывать за него: передвижную агитацию, газету, прости господи, «Шире округ», общественные слушания…
Стоп. Слушания, да?
– Общественные слушания? – переспросил Подберезкин. – Это что такое?
– Ну, – сказал Георгий, – помните проект Юго-западной рокады, который отстаивал Виктор Николаевич? Там два года подряд были протесты, статейки разные говенные. А теперь представьте, что мы устроим публичное обсуждение этого. Полный зал народу, голосование, – и стопроцентная победа. Жители – за, газеты пишут – ура, и да здравствует.
– Скандал будет, – мечтательно сообщил Мамед и достал сигареты.
