Он умолкает на миг, ловит взгляд Лу.
– Я очень люблю музыку. Порой хожу в Императорскую оперу, но только когда ставят Вагнера. Покупаю стоячее место за королевской ложей и обо всем забываю. А когда представление заканчивается, и театралы, элегантные дамы и господа – такие, как вы – рассаживаются по автомобилям и экипажам, отправляются ужинать в роскошные рестораны, я, затаившись, стою в темноте и наблюдаю. Придумываю про этих людей истории. Придумываю их жизнь.
А когда публика разъезжается, я часто ожидаю появления актеров у служебного входа – вместе с другими любителями оперы. И никогда не бросаюсь вперед, как делают остальные, никогда не подсовываю звездам программки, никогда не умоляю об автографе. Я просто смотрю. Изучаю. Сравниваю то, как они держатся на сцене и сейчас. У служебного входа, поздно вечером, после окончания спектакля, это уже не короли и титаны, которых они изображали на сцене, – но все равно богатые, знаменитые люди… Иногда, если представление особенно взволновало меня, я присоединяюсь к аплодирующим. Порой удается поймать чей-то взгляд – например, дирижера оркестра или сопрано Люси Вейдт, – и тогда между нами возникает контакт. А затем они отворачиваются, и ниточка рвется, но я никогда не отважу взгляд первым. Пройдет всего миг, и певица выбросит меня из памяти – но я, я никогда не забуду ни ее взгляд, ни на мгновение вспыхнувшего между нами понимания, ни ее благодарность. А порой, как ни странно, мне кажется, что она посмотрела на меня и поняла что-то важное… или просто увидела докучливого поклонника.
Он вновь усмехается.
– Признаться, мне нравится это ощущение. Словно между нами происходит обмен энергиями, проскакивает своего рода искра.
– Надо сказать, вы великолепный рассказчик.
– А вы, фрау Лу, великолепный слушатель. – Молодой человек делает глубокий вздох. – Вы спросили меня о проститутках. Это я отказываюсь обсуждать, однако поздними вечерами, после оперы, я иду по Шпиттельберг-гассе и смотрю, как они стоят у своих окошек, пытаясь завлечь клиентов.
– Такого рода женщины вас привлекают?
Он неистово трясет головой.
– Они отвратительны! Однако мне интересно ничтожество всех классов и социальных слоев. – Пауза, быстрый взгляд. – А теперь мы можем поговорить о Шиле?
Лу кивает.
– Его работы вызывают у меня кошмары. – Глаза молодого человека вспыхивают. – Изможденные лица на автопортретах, странным образом перекрученные чахлые тела… Чувствую, что художник пытается что-то донести, но я не могу понять, что именно. Возможно, он хочет продемонстрировать будущее этого мира – таким как он его видит. Все эти раздетые женщины, широко расставленные ноги… Должен признаться, мне неловко на них смотреть. Позы неестественные, нарочитые. Горящие глаза, они таращатся прямо на меня. То ли мертвы, то ли живы… Как туши на бойне. Эти картины пугают; в них нет ничего возвышенного, просто ночной кошмар. – Он смотрит на Лу. – Вы улыбаетесь.
– Да, поскольку описанное вами в точности соответствует, по моему мнению, намерениям самого Эгона Шиле. То, что его работы пробуждают в вашей душе кошмары, и показывает, насколько глубоко вас задевает его искусство. Он показывает вам глубины своего «я», обнажает их и бесстрастно демонстрирует мир своих фантазий.
– Это взгляд во тьму.
– Полагаю, в каждом из нас живет тьма. Отрицая тьму, мы только даем ей над нами власть. А признавая ее присутствие – как это делает Шиле, – мы чувствуем облегчение. То, что его работы показались вам непереносимыми, только подтверждает, как сильно они на вас действуют… Сколько вам лет?
– Скоро будет двадцать четыре.
– Полагаю, он ваш ровесник.
Молодой человек фыркает и возвращается к своему рисунку.
– Не могу представить, что рисовал бы подобное.
– Ваши работы хороши для туристов. Надеюсь, когда-нибудь вам хватит решимости и отваги исследовать собственную душу. Всю, включая самые темные уголки, существование которых вы сейчас так яростно отрицаете. И вот когда вы наконец осмелитесь, можно будет поговорить о настоящем искусстве.
– Я должен это обдумать.
– Обязательно. И если вы не в силах выразить всю глубину чувств в живописи, возможно, стоит поискать другой путь для самовыражения.
– Например?
– Не знаю. Только вы можете это определить.
Некоторое время молодой человек молча рисует, а затем вновь поднимает голову.
– Должен кое в чем признаться. Я обещал не следить за вами: это было условием для дальнейших встреч, и я его принял. Но хочу, чтобы вы знали, это было немыслимо трудно.
– Что-то вроде навязчивого желания?
– Простите?
– Вы чувствовали, что должны ходить за мной?
– Пожалуй. Да, полагаю, что так. Своего рода наваждение.
– А почему, можете объяснить? – Сейчас она слушает очень внимательно, стараясь понять причину притяжения – и тем самым осознать концепцию трансфера: переноса, о котором твердит Фрейд, когда речь заходит о технике психоанализа. – Я напоминаю вам кого-то из вашей прошлой жизни, близких людей?
Он качает головой.
– Скорее, меня привлекает ваша связь с Ницше. А больше всего фотография – та, которую вы не желаете обсуждать.
Лу испытывает замешательство, однако старается этого не показывать. Молодой человек откладывает карандаш.
– На снимке в ваш экипаж запряжены сразу Ницше и тот, другой господин. И у вас в руке кнут.
– Это просто шутка. Вся сцена целиком – идея Фридриха. Позы и расположение персонажей исключительно его выдумка; а декорации и реквизит – то, что нашлось в ателье.
– Но зачем?
– Я уже об этом писала. Мы праздновали заключение союза: вместе учиться, вместе писать, делиться энергией. Мы решили жить втроем. Возможный скандал нас не пугал, и Фриц хотел отметить принятое решение. Поэтому он затащил нас в ателье и настоял на том, чтобы сделать снимок.
– Все это так странно…
Лу улыбается.
– Поверьте, вы не единственный, кто так говорит. Меня все время спрашивают: «О чем выдумали? Что все это значит, что говорит об отношениях между вами тремя?» Сестра Фрица презирает меня за многое, не в последнюю очередь за это фото. Она не сомневается, что идея такого сюжета принадлежит мне – мол, я хотела всем показать, что ее брат всецело находится в моей власти. Какая глупость! В то время мне едва исполнился двадцать один год! Я, конечно, была наивной, однако не до такой же степени! Да, я показывала снимок знакомым, – но просто, чтобы их насмешить. Вот и все! «Дурацкая фотография, верно?» – спрашивала я, они смеялись, и разговор переходил на другие темы. А позже те же самые люди – те же самые! – начали распускать сплетни и делать гадкие намеки! Пожалуйста, объясните мне, почему эта маленькая глупая карточка оказывает на вас настолько мощное воздействие, что толкает на слежку по всей Вене – и, если я поняла верно, почти против вашей воли?
