– Это и вправду мерзко, – сказал Фредди.
Элизабет вспомнила, как она стояла возле ящика и пыталась его открыть. И прикрыла глаза.
– Давайте не будем об этом, – сказала она.
– А что с Химсами? – спросил Фредди. – Кто-нибудь видел их вечером?
– Уехали, – спокойно сказал Норбридж.
– Что Вы имеете в виду?
– Это было первое, что я проверил, после того как мы вышли из библиотеки, – сказал Норбридж. – Я сразу послал в их номер Джексона и ещё двух помощников. Уехали. Ничего не оставили. Исчезли.
– Это нехорошо, – сказал Фредди.
– Норбридж, – сказала Элизабет, – всё это время я задавала себе вопрос, почему Вы просили меня дважды в день отмечаться у Вас. Вы что-то заметили? Что я похожа на Уинни, или какую-то родственную связь?
Норбридж нахмурил брови.
– Я знал, что тут что-то есть. Иначе не могу объяснить. Знал, и всё.
– Это не ответ на вопрос, – сказала Леона. – Есть разница между «знать что-то» и «испытывать странное чувство».
– Мисс Спринджер не позволяет смешивать понятия даже в Новогоднюю ночь, – сказал Норбридж, и они засмеялись. – Но довольно об этом.
Он кивнул Элизабет.
– Хочу рассказать тебе о твоей матери.
В течение следующего часа Норбридж и Леона рассказывали Элизабет об Уинни, останавливаясь и описывая какой-то эпизод более подробно, если девочка переспрашивала или ей хотелось что-то уточнить. Они начали с раннего детства и дальше – как Уинни была звёздочкой в этом отеле, яркая и страстная девочка, которая любила читать, плавать, кататься на лыжах и всё остальное, что предлагал «Зимний дом». Элизабет была в восторге, словно она обнаружила мамин дневник или нашла старое семейное кино и теперь может в некоторой степени приобщиться к жизни своей матери. Пока Леона и Норбридж рассказывали, Элизабет не переставала думать, что, прибыв две недели назад в «Зимний дом», она знала о своих родителях только то, что семь лет назад они погибли. Сейчас она сидела рядом с дедушкой и слушала его рассказы о детстве своей матери. Это казалось настоящимчудом.
– Но почему она уехала из «Зимнего дома»? – спросила Элизабет после того, как Норбридж кратко упомянул об отъезде Уинни. – Я не понимаю, почему кто-то может захотеть уйти отсюда.
Норбридж посмотрел на пол.
– Я допустил ошибку, – сказал он. – Я рассказал твоей матери о Той Самой Книге. Ей было тогда двенадцать или тринадцать лет. Она приняла эту историю очень серьёзно, серьёзнее, чем можно было ожидать. Думаю, она решила, что на ней есть какое-то проклятье, что это её судьба – или судьба её детей – найти книгу и из-за этого стать источником бедствий. Я говорил ей, что это только легенда, но история напугала её сильнее, чем я мог предположить. И когда она подросла, то рассказала мне о своём беспокойстве. О том, что она не может жить здесь и тем более – заводить здесь семью, раз будущее несёт такую угрозу. Она оставила записку, в которой говорила, что едет туда, где не бывает снега, где всегда тепло и где она будет в безопасности от угроз «Зимнего дома». Она писала, что поменяет имя, чтобы я не смог её найти. Она утверждала, что так будет лучше для всех, и для «Зимнего дома» тоже, и что однажды, когда минует опасность, она вернётся. Я никогда этого не понимал, но ничего не мог сделать.
– И Вы не знаете, что с ней случилось дальше? – спросила Элизабет.
– Ты должна понять, что я потерял всякий след Уинифред, как только она уехала, – ответил Норбридж. – Она этого хотела и написала мне лишь несколько раз, в первый или второй год после своего исчезновения. Я всегда верил, что когда-нибудь получу от неё письмо, но она оставляла меня в неведении. Я ничего не знал о том человеке, за которого она вышла замуж, – о твоём отце, и я даже не знал о тебе, и ты должна была остаться с родственниками своего отца. Я слышал, и даже из надёжных источников, что Уинифред погибла в автомобильной аварии много лет назад, но я не мог отыскать достоверную информацию. Теперь я собираюсь потянуть за ниточку и выяснить для себя, что там случилось. Я буду говорить с твоими дядей и тётей. Но факты таковы, что она окончательно исчезла, и я ничего о ней не знаю.
У Элизабет больше не было вопросов. Она думала о страхе, который испытывала её мама и который заставил её покинуть «Зимний дом», но от этого в голове у неё возникала ужасная путаница, и она не могла с ней справиться. Главное, что она хотела выяснить о своей матери как можно больше, и об отце, если получится, и что теперь она находится в «Зимнем доме» и в дальнейшем тоже сможет быть здесь.
Фредди уснул, и Леона тоже. Угли медленно тлели в камине. Было очень тихо.
– Норбридж, – спросила Элизабет, – Вы владеете настоящей магией, правда?
Он посмотрел на Фредди, чтобы убедиться, что тот спит.
– И ты тоже, Элизабет.
– Вы знаете? Что-то изменилось во мне за прошедшие две недели. Не знаю, что это, но что-то изменилось.
– Ты член семьи Фоллсов. Я совсем этому не удивляюсь.
Она зевнула. Хотя ей ужасно хотелось узнать больше, усталость взяла своё.
– Ночь была очень, очень длинной, – сказал Норбридж. – У нас есть ещё несколько дней, чтобы всё устроить и поговорить, но сейчас тебе надо спать. И когда наступит утро, ты сможешь насладиться им так, как сама захочешь.
Он покачал головой.
– Наступил Новый год.
Глава тридцать восьмая
Ключ, письмо и дар
Вар
Вор
Вол
Дол
Последние четыре дня, которые Элизабет провела в «Зимнем доме», показались ей самыми лёгкими и приятными днями всей её жизни. Они были наполнены катанием на санках с горы, коньками, длительными заплывами в бассейне и прогулками по коридорам «Зимнего дома». Фредди её везде сопровождал. Они слушали выступления хора по вечерам, вместе с другими гостями ходили на прогулку на снегоступах и смотрели кино в маленьком кинотеатре. В банкетном зале Элизабет прослушала лекцию («Мой подъём на Эверест», читает один из гостей «Зимнего дома», мистер Людовичи Сперо), объедалась флюрчиками, собирала пазл в фойе и ежедневно приходила в галерею и смотрела на портрет своей матери. Но при всём этом – даже когда дни были хрустяще-морозными и солнечными, так что время, проведённое на улице, можно было назвать кристально-голубым наслаждением, – Элизабет мыслями возвращалась в библиотеку, где Леона и Норбридж рассказывали ей новые истории о её маме и где она рассматривала её фотографии в старых альбомах.
Всё происходило неспешно, и девочка ощущала, как что-то сладкое оттаивает и растекается в её душе с течением времени.
Вечером, за день до своего отъезда, Элизабет пришла в мастерскую Фредди. Его Чудорбан вызвал всеобщее восхищение, и Норбридж уже сказал, что собирается выделить рабочих, чтобы наладить массовое производство удивительных Ореховых Чудорбанов.
– Ты просто новый Никола Тесла, – сказала Элизабет, глядя, как Фредди выковыривает клей из бачка.
