— Я хотел просто…
Прелестная-Как-Цветок переводила глаза с одного на другого.
— Я хочу знать, о чем все-таки речь.
Мудрейший сразу же повернулся к ней:
— Все это как нельзя крепче связано с тем, о чем мы говорили. Существует яма. Ты, безусловно, не знаешь, где именно. Но когда ты приказываешь: бросьте его в яму…
— Знаю, — нетерпеливо сказала Прелестная-Как-Цветок. — Но какое это имеет ко мне отношение?
— Некоторые причины, приведшие нас к смертельной опасности, изменить невозможно. Но одна из причин — в нашей власти. Бог заставляет воды реки подниматься, потому что он гневается на Лжеца, до сих пор не принявшего дар вечной жизни.
Прелестная-Как-Цветок, подскочив, вцепилась изо всех сил в подлокотники кресла.
— Так, значит, в яме…
Мудрейший кивнул:
— Его Лжец все еще терпит опасности, муки и тяготы изменчивого Сейчас.
Она не упала, потому что Мудрейший вовремя подхватил ее, усадил опять в кресло, начал похлопывать по рукам и при этом залепетал, как и прежде:
— Ой, что же делать? Ой, что же делать? Ой, что же делать?
— Теперь мне можно идти? — вдруг прозвучал голос Принца.
Мудрейший не отвечал. Не находя больше слов, Принц слушал, как он отдавал приказания стоявшим возле дверей стражам; молча, но с легким оттенком зависти следил, как служанки приводят в порядок лицо сестры, возвращая ему красоту. Маленькая старая женщина внесла чашу с питьем и поставила на подставку около кресла. После ее ухода они, все втроем, сидели и ждали, а солнце медленно опускалось, обращая день в вечер.
Слегка прокашлявшись, Прелестная-Как-Цветок спросила:
— И что же ты собираешься делать?
— Попробую убедить его. Но сначала мне хочется, насколько возможно, утешить тебя, влить в тебя силы, в которых ты будешь нуждаться. Послушай, ты думаешь — ты не такая, как все. В каком-то смысле это и верно. Твоя красота неповторима. Но что касается твоих темных желаний… — Он глянул было на Принца, потом продолжал, отвернувшись: — то в них ты похожа на многих. Во всех нас таится глубокое, неосознанное, болезненное желание предаться любви с существом… ты понимаешь, что я хочу сказать… с существом, не связанным с нами узами крови. И вот появляется чужестранец с его фантастическими историями. Задумавшись, что же лежит в основе его фантазий, ты сразу поймешь, что они — отчаянная попытка избавиться от своих утаенных желаний, осуществить их в воображении, раз уж законы природы не дают нам осуществить их в реальности. Ведь ты не думаешь, дорогая, что в самом деле есть где-то земли, где люди женятся, преступая естественные границы родства по крови? Не говоря уже обо всем прочем, где бы могли обитать эти странные порождения фантастических россказней? Даже если предположить на мгновение, что небо настолько огромно, что может покрыть собой эти страны, сколько оно должно тогда весить?!
— Да, это немыслимо.
— Ну, наконец-то ты видишь истину. Он сумасшедший, чьи россказни разбередили во всех нас глубинные, сокровенные чувства. Он сумасшедший, который будет смертельно для нас опасен, если только не согласится идти служить Богу.
Он замолчал, посмотрел на затопленную долину. Пустая лодка неслась, кружа, по течению.
— Ты видишь: ждать больше нельзя. Если его не удастся уговорить, — хотя мы и сделаем все возможное, — останется только применить силу.
Стало тихо. Прелестная-Как-Цветок заплакала снова. Но ее плач был беззвучен. Слезы текли ручьями, размазывая малахитовую краску, и это напоминало протечку на малахитовом руднике. Вода в реке поднималась по-прежнему.
Оттуда, где сидел Принц, слышалось иногда бренчание и позвякивание.
Вдруг что-то оборвало плач Прелестной-Как-Цветок.
— Я выгляжу чудовищно.
— Нет, дорогая, нисколько. Лицо чуть-чуть в беспорядке, но тебе это даже идет.
Она велела позвать служанок.
— Знаешь, Мудрейший, я так низко пала, что меня это, в общем, не беспокоит, то есть почти что не беспокоит.
Он посмотрел на нее, озадаченно хмурясь:
— Ты говоришь о наводнении?
— Да нет, конечно. О моей наружности.
Закончив свою работу, служанки вышли. Прелестная-Как-Цветок застыла, выпрямившись в кресле:
— Я готова.
— Введите его! — приказал громко Мудрейший.
Принц осторожно поднялся на ноги:
— А я… я думаю… я, наверно, пойду попить.
— Сиди где сидишь, недоносок, — прошипел голос с кресла.
И Принц снова сел на пол.
Возле террасы послышался шум, в котором среди других звуков отчетливо различался так хорошо знакомый всем голос, сыпавший, как обычно, без остановки словами, но более резкий, визгливый. Двое высоких стражей с черными телами, прикрытыми только набедренными повязками, волокли провисавшего между ними Лжеца. Протащив его по террасе, поставили перед сидевшей в кресле Прелестной-Как-Цветок. И он оборвал поток слов; стоял и просто молча смотрел на нее, а она отвечала ему твердокаменным взглядом, и если бы ткань ее платья предательски не трепетала на груди, казалась бы столь же невозмутимой, как идол из Дома Жизни. За спиной ее Лжец вдруг увидел сжавшегося у стены Принца и, дернувшись в руках стражников, завопил во все горло:
— Так, значит, ты — предатель!
— Я ничего не…
— Спокойно, Лжец. — Обернувшись к Прелестной, Мудрейший спросил ее: «Ты мне позволишь?»
Она попробовала приоткрыть рот, но губы не слушались. Мудрейший сделал знак стражникам:
— Отпустите его.
Блестя черной кожей, двое дюжих солдат отступили на шаг. Взяв копья наперевес, нацелили их на Лжеца, как на зверя, попавшего в сеть на охоте. А он снова заговорил, отчаянно, быстро, обводя всех по очереди глазами:
— Яд — это жестоко. Вы скажете, это не больно. Но как вы можете знать? Разве вы пробовали его выпить? А я знаю столько секретов, которые могут быть вам полезны. Я мог бы даже остановить подъем воды в реке. Но для этого нужно время. Время! Всем вам не очень-то нравится чувствовать страх. Я прав? Испытывать страх — это мука. Это чудовищно, да, чудовищно.
Мудрейший прервал его:
— Но мы тебя не запугиваем.
— Нет? Тогда почему же, как только я замолкаю, у меня так стучат зубы, что, кажется, голова вот-вот лопнет?
Мудрейший мягко протянул руку, но Лжец сразу же отскочил.
— Да успокойся, мой дорогой. Ничего страшного не случится. А сейчас-то — вообще ничего.
— Ничего?
— Ничего. Отдохни. Расслабься, Лжец. Ляг удобно: сюда, на циновку.
Лжец метнул на него подозрительный взгляд, но Мудрейший только кивал, улыбаясь. Лжец потянулся к полу рукой, встал на колени, искоса посмотрел вверх, потом огляделся: вздрогнул при виде копий и медленно лег. Теперь он лежал, свернувшись точно зародыш в чреве, но никогда зародыш не был ни таким напряженным, ни таким дрожащим. Никогда ни один зародыш не озирался так по сторонам.
