— Стража! Убейте его!
Солдаты с копьями наперевес шагнули вперед. Самоуверенность, словно плащ, мгновенно слетела с Лжеца. Но страх и ненависть овладели им так же, как они овладели бы Богом. Его действия были молниеносны, невероятны. Тело само принимало решения. Рванувшись в сторону и вперед, он стремительно обернулся. Копья солдат прошли мимо цели, и еще прежде, чем было закончено их движение, один из солдат рухнул на пол, сбитый подставленной ему ловкой подножкой, а копье, которое он сжимал, в то же мгновение сверкнуло в руке Лжеца и сразу же быстрым змеиным движением, которое не дано было зафиксировать глазу, проткнуло шею упавшего и было готово действовать дальше. Так что второй солдат, развернувшись, сразу же напоролся на его острие. Схватившись за грудь, он начал беспомощно оседать, но не успел еще даже коснуться пола, как Лжец уже повернулся лицом в Мудрейшему, кричавшему что было мочи: «Лучники!»
Копье Лжеца, не замирая ни на секунду, плясало вокруг застывшего в полном бездействии Мудрейшего, потом, не прекращая извергать потоки слов, Лжец стремительно пересек террасу, вспрыгнул на парапет и, оглянувшись в тот самый миг, когда вбегали стрелки с натянутыми луками, метнул копье, и один из вбежавших сразу упал, не выпуская из рук натянутой тетивы. Все время, пока его тело проделывало эти немыслимые пассы, Лжец продолжал говорить. Лицо его было сковано напряжением, а поток слов лился, не прекращаясь. Он продолжал говорить, даже прыгая с парапета. Прыгнув, он удачно нырнул в середину потока и, вероятно, продолжал говорить и в воде, но на террасе, когда он вынырнул на поверхность, было так шумно, что сказать, так ли это, не смог бы никто. Стрелы одна за другой вонзались вокруг него в воду и потом уплывали вверх перьями.
Мудрейший на глазах менялся. Он стоял, приложив руку к животу, глядя одновременно вдаль и в себя. Потом он опустился на одно колено; на лице проступили растерянность и усталость. Казалось, оно постарело и ссохлось.
Принц тоже менялся. Как бы не видя убитых и умирающих, он сказал, радостно улыбаясь не обращавшей на него никакого внимания Прелестной-Как-Цветок:
— И теперь, значит, уже неважно, хорошо ли я вижу? Ведь мне не придется быть Богом. Нет, не придется? Да? Правда?
Прижавшись к полу щекой, Мудрейший пробормотал:
— Внутри все в крови. Он жалит, как скорпион.
Далеко от Дворца, там, куда только случайно бы долетела шальная стрела, Лжец вскарабкался на стену, которая, словно тропа, шла чуть ниже крон пальм и доходила до главного русла реки. Стоя на ней, повернувшись лицом к террасе, он начал неукротимо и яростно жестикулировать, без слов, движениями и мимикой показывая, как можно выжить и почему нужно жить. Стрелки, опустошившие колчаны, стояли у парапета и ждали, что им прикажет Прелестная-Как-Цветок; но она, подняв руки и приоткрыв рот, смотрела по-прежнему зачарованно на Лжеца.
Уверенно, отчетливо слышимым голосом Мудрейший вынес свое заключение:
— Он болен. У него патологическая тяга к смерти.
Улыбка на лице Принца была немыслимо широкой.
— А теперь можно пойти попить?
— Да, конечно, малыш, — не слыша себя, ответила, двинувшись к парапету, Прелестная-Как-Цветок.
— Тяга к смерти. И пусть, и все равно…
Стрелки смотрели на нее в ожидании. А она тоже менялась. Вся округлилась — словно пополнела. Волосы и глаза заблестели. Впалые щеки обрели форму. И вся она засияла, заискрилась, будто забил вдруг, волнуя и источая свой аромат, таившийся в ее теле благоуханный источник. Вызванные зарождающейся улыбкой, на щеках появились ямочки. Нежный румянец медленно заливал лицо. Распахнув руки и воздев вверх покрытые хной ладошки, словно бы чая откровения, она договорила:
— …и все равно. Нам нужно идти к Нему и говорить с Ним.
