– Думаю, что был бы для нее идеальным спутником. – В тоне его не было ни тени лукавства или намека на высокомерие. – Но…
– «Но» что?
Лоретту все больше удивляла необычайная серьезность брата.
– Есть одно очень важное дело, которое нам с герцогом предстоит уладить до того, как станет возможным дальнейшее обсуждение нашего брачного союза.
– Я рада, что ты не рубишь сплеча и готов спокойно все обдумать. Полагаю, леди Адель будет действовать так же. Прости меня. Наверное, ты ожидал от меня более серьезной поддержки и словом и делом во время этой поездки, но, если я могу оказать содействие в том важном деле, только скажи я готова.
– Нет-нет, – покачал головой Пакстон. – Этим я займусь сам. А теперь, если ты не против, я бы, пожалуй, поспал.
– Да, я и сама не прочь немного вздремнуть.
Пакстон укутался в плащ, надвинул шляпу на лоб и закрыл глаза. Лоретта по-прежнему мечтала, чтобы брат женился по любви, но сейчас, глядя на него, с глубокой печалью думала, что будет с ней самой, если Пакстон не женится на леди Адель. Тогда она больше никогда не увидит герцога.
«Дорогой читатель!
Герцог Хоксторн большую часть зимы провел в Лондоне, и сейчас, с наступлением весны, к нему приехала его сестра, леди Адель: видели, как она выходила из хорошо известного в нашей столице модного ателье в сопровождении своей кузины и компаньонки миссис Филберт. Смею предположить, что этот визит к модистке связан с тщательной подготовкой к наступающему сезону. Наверняка целая армия белошвеек трудится над туалетами юной леди, особенно стараясь украсить платье для первого бала.
А как же обстоят дела с ее братом? Готовится ли он к первому выходу в свет своей единственной сестры с тем же тщанием, дабы не позволить злонамеренным шутникам испортить ей праздник? Готов ли герцог Хоксторн дать отпор всякому, кто попытается помешать леди Адель выбрать себе идеальную пару?»
Из скандального листка мисс Гоноры Труф
Глава 20
Джентльмен ни при каких обстоятельствах не должен выказывать леди неуважение.
Сэр Винсент Тибальт Валентайн.
Руководство для истинного джентльмена
Уже неделю Хоксторн пребывал в самом дурном расположении духа, поскольку не любил ни в чем проигрывать, будь то бокс, бега или отношения с прекрасным полом. В особенности, если на кону стояло счастье всей его жизни.
Солан сидел в кресле, вытянув ноги к огню, чтобы просушить подошвы своих любимых сапог, пока пьет кофе в попытке рассеять тяжелый туман в голове – последствие изрядного количества бренди, которое он влил в себя за ночь, проведенную за карточным столом. Вот уже три дня кряду лило как из ведра, и сапоги просто не успевали просыхать, поскольку дома он бывал очень недолго. Нет, можно было бы, конечно, подняться наверх и надеть другие, а заодно и сменить одежду, но не давала лень.
Честь человека, будь то мужчина или женщина, предмет деликатный, и самое разумное – ее не задевать. Хоксторн понимал и уважал стремление не изменять своим принципам и держать данное слово – слово чести.
Да, ему не нравится, что Лоретта не желает нарушать обещание не выходить замуж, но у него нет права решать за нее. После давнего скандала с письмами Солан поклялся себе держаться от невинных юных леди подальше, хотя это вовсе не значит, что питал к ним антипатию.
Каждый сезон, коих немало прошло с тех пор, он на правах холостяка оказывал юным дебютанткам знаки внимания: танцевал с ними на балах, наслаждался их обществом во время банкетов и чаепитий и даже несколько раз выезжал с некоторыми красавицами на прогулки в Гайд-парк, но ни одну и пальцем не тронул.
До встречи с Лореттой.
К ней он испытывал уважение, восхищался ею за верность данному слову, и только решимость исполнить то, о чем она попросила при расставании, удерживала его в Лондоне на протяжении всей прошедшей недели. А желал он совсем иного – примчаться в Маммот-Хаус и вымолить у Лоретты согласие выйти за него.
Мрачно уставившись в чашку с остывшей темно-коричневой жидкостью, Солан спрашивал себя, так ли уж помогает кофе взбодриться. По его ощущениям, от него настроение скорее портится. Как бы там ни было, он все же решил допить эту гадость, прежде чем заняться сверкой счетов в бухгалтерских книгах, что вчера принес поверенный. Хоксторн растягивал сомнительное удовольствие, оправдываясь тем, что не может приступить к работе до тех пор, пока не покончил с кофе, и думал о Лоретте. Нет, он не отказался от мысли жениться на ней – просто еще не выработал правильную стратегию. Лоретта не просто принципиальна, но и глубоко порядочна, и для нее изменить данному слову все равно что лишиться самоуважения.
Солана глубоко уязвил ее отказ. Неужели она не догадывалась, что он еще никому и никогда не делал предложения руки и сердца? Да и жениться не хотелось… до тех пор пока не встретил ее. Он и представить не мог, что, когда наконец решится на такой шаг, леди ответит «нет». Но Лоретта отказала ему и глазом не моргнув. Она твердо определила для себя, что хорошо и что плохо, и, следуя своим четким моральным ориентирам, решила, что супружество – грех, и не желала поступаться принципами.
Возможно, он и поспешил сделать ей предложение или не подобрал нужные слова, но это не меняет главного – он был искренен с ней.
В тот момент они оба едва не потеряли голову от страсти, требовавшей немедленного утоления. Даже сейчас, думая о ней, Солан отчетливо ощущал знакомые симптомы: он хотел ее, хотел безумно.
Да, желание плоти вскружило ему голову, но не оно подтолкнуло к тому, чтобы сделать ей предложение: толчком послужило внезапное озарение. Хоксторн понял, что влюбился, причем в самую первую встречу. Ему все в ней нравилось: нравилось сидеть за одним столом в Маммот-Хаусе, нравилось спорить по каждому поводу.
Нет, не одно лишь влечение плоти он чувствовал к ней, а еще и уважение: за стойкость, за умение держать оборону, справляться с проблемами и в случае необходимости приспосабливаться к новым условиям. Она не боялась бороться за то, во что верила, умела прощать и прощала – даже тех, кто этого прощения не заслуживал; она пожалела и окружила теплом и добротой уличного мальчишку. Именно такую мать Хоксторн хотел бы для своих детей.
Он не был извергом и понимал ее озабоченность по поводу возможной беременности. Опасения ее были вполне оправданны: ничто, кроме воздержания, не могло дать стопроцентной гарантии. Вот и еще один повод восхищаться ею: наглядное свидетельство ее стойкости.
В Лондоне было полно незаконнорожденных детей, но ни сам Хоксторн, ни Лоретта не хотели бы, чтобы их ребенок имел пожизненное клеймо без вины виноватого. Также он понимал и ее нежелание доставлять неприятности дяде, который до сих пор не простил ей обиду трехлетней давности, и благородство Лоретты не могло не восхищать. Единственное, чего он никак не мог понять, так это ее отказ от замужества. Он не понимал, насколько серьезно она отнеслась к данному предложению, а следовало бы. Вот уже три года она жила фактически в заточении из-за принесенного обета, и он никак не мог донести до нее простую мысль: обеты, в том числе и те, что даются в церкви перед викарием, нарушаются сплошь и рядом. Но Лоретта считала данное ею слово нерушимым. Почему она не такая, как все?
