Евгений Тарасович подошел к Землероевой и, глядя в упор, спросил негромко:
– Зачем ты это делаешь?
– А без пустых вопросов – можно? – вернула прежнюю любезность Евдокия.
На «генеральских» скулах заиграли выпуклости желваков.
– Не заигрывайся, девочка.
– Не буду. Но спрошу: когда вы собираетесь предъявить свидетельницу прокурорским? Скажите. Только честно. Марина себя и сына с мамой вам в заложники отдала.
Тарасович молчал.
– Сегодня вечером, завтра утром?.. Или будете мариновать ситуацию все выходные? Ответьте.
– Ситуацию еще нужно прокачать. Может быть, получится завтра утром.
– Ах, может быть?! – с притворным изумлением пропела Землероева. – А что, если сегодня ночью уберут самое слабое звено операции?! Сегодня днем Марина, – Дуся двинула головой, указывая затылком на спальню, где копошилась Хрусталева, – уже дала показания, которых в случае ее смерти не изменить! Прошу заметить – против меня дала! Если этой ночью «пьяная женщина поскользнется в ванной» и разобьет башку об умывальник, меня посадят, господин Марычев! Меня – не вас. Так что позвольте, – голос Евдокии превратился в режущую сталь, – за свидетелем моей невиновности мне самой присмотреть. И сохранить. Не удивлюсь, если в этом подъезде каждый знает – в восьмой квартире живет женщина с определенными проблемами. Если Марину найдут мертвой с диким количеством алкоголя в крови, никто ничего не заподозрит! Подумайте, почему к операции привязали конкретно эту женщину?
– Если ты права, то за домом наблюдают уже сейчас.
– Ой-ой-ой, как страшно! – ернически покачала головой сыщица. – А вы отдайте чемодан своим парням, чтобы изобразили жильцов-курортников. А Маринка, пошатываясь, доковыляет до ближайшего магазина!
– Там ее и грохнут. При выходе, с чеком в кармане, качающуюся, как ковыль.
Землероева почти уткнулась в «генеральское» лицо и прошипела:
– А вы сделайте так, чтобы не грохнули. Отправьте своего шофера изобразить любителя пьяных женщин. Пускай привяжется, потискает и усадит ее в тачку. Или… – Дуся сощурилась, – вы хотите установить здесь оцепление… посадить под дверь своих парней и засветиться? После чего киллеры сольются в неизвестном направлении.
На какой-то момент Землероевой показалось, что Марычев ей врежет.
Но тот сдержался. Хотя и не любил, когда дилетанты пристают с вопросами или еще пуще – советы раздают.
– Евгений Тарасович. Я увезу своего свидетеля и сама его спрячу. А вы, будьте добры, разберитесь, пожалуйста, где у вас протекает. В СВК слишком быстро разгадали ребус с подставленным Пучковым и нанесли удар. Я не права?
Дядя Женя не умел убивать взглядом, но сделал все, что было в силах.
Помолчав, кивнул:
– Хорошо. Будет так, как вы просите. Но только в одном случае. Если вы гарантируете безопасность свидетеля.
– А вы гарантируете, что меня не посадят лет на десять за заказ убийства и последующее личное исполнение?! А?
Евдокия понимала, что совершает недопустимое – вдрызг ругается с человеком, который должен помогать!
Но иначе дядя Женя не дал бы сыщице спрятать нужного свидетеля. Свидетель необходим им обоим, и не вопрос, чьи интересы крестный предпочтет: Камиллы или Дуськи Землероевой. Для бодигарда-родственника дилеммы здесь не будет. Ради крестницы Тарасович сможет пренебречь безопасностью Марины, подставить Хрусталеву под удар ради расследования убийства прошлогодней давности.
Евдокия же не подставит – никогда!
И посему внаглую утаскивает рыжую чертовку. Знает, что теперь «генералу» и Камилле придется торговаться уже и с сыщицей. За жизнь и за свободу. За безопасность Паршина. Который, кстати, пока никак не может подтвердить слова напарницы о том, что ситуация с Пучковым развивалась по вполне безобидному сценарию.
Господин охранный шеф хмуро разглядывал несговорчивую сыщицу.
– А не боишься, что свидетель, проведший ночь бок о бок с основной подозреваемой, не вызовет доверия у следствия? И появятся подозрения о подкупе и сговоре.
– Ой, не смешите меня, дядя Женя! – фыркнула Землероева. – После всего, что мы здесь, – Дуся круговым жестом обвела гостиную, – натворили, ночевка бок о бок уже так – чепуха на постном масле! Давление уже произошло. И подкуп, что немаловажно.
Крыть Марычеву стало нечем. Всю его аргументацию молоденькая сыщица влёт резала на части.
– Я слышал, – глухо произнес начальник, – что тебя прозвали Волчицей.
– Хорошо, что слышали. Да, я – Волчица. Своих, из стаи, не сдаю. – И, обернувшись к спальне, крикнула: – Марина, ты готова?
– Да, – появилась на пороге гостиной женщина. Прошагала мимо стоявших под люстрой гостей и попыталась цапнуть со столика непочатую бутылку виски.
– Э-э, подруга! – перехватила виски Землероева. – С выпивкой на сегодня – все! Считай, что ты в завязке.
– Мне – надо, – протягивая к бутылке руки, твердо выговорила Хрусталева.
– Тебе надо завтра утром не дышать на следователя перегаром!
На этот раз, снимая все вопросы, на стороне Землероевой выступил и Марычев. Охранник взял бутылку виски, поставил ее в навесной шкафчик и захлопнул дверцу.
Такси Землероева и Хрусталева меняли трижды. Когда-то Паршин разработал для напарницы вполне приемлемую схему «отрывания хвостов», и посему Евдокии даже не слишком заморочиться пришлось. Она просто следовала инструкциям отставного оперативника, ехала по точкам, перепрыгивала с мотора на мотор и проверялась. Тяжелый чемоданище действовал на нервы куда хуже вероятной слежки. К чемодану Хрусталева прилипла намертво, отказывалась сдать его на хранение. И Евдокия, прикинув вероятность того, что в вещи могли подсунуть маячок, смирилась и махнула рукой на неподъемное чудовище с колесиками. Свидетельницу сыщица умыкнула так резво, что у парней Тарасовича буквально не нашлось возможности подсунуть в багаж устройство слежения.
Но вот когда две девушки волокли огромный чемодан от такси на третий этаж брежневки, о доброте своей Дуся шибко пожалела. Хрусталева утрамбовала шмотками багаж со всей ответственностью!
Но – донесли. Вкатили в темную прихожую. Евдокия щелкнула выключателем и, отдышавшись, буркнула:
– Располагайся. Я сейчас быстренько душ приму и что-нибудь на ужин сварганю.
Рыжая, скинув только сапоги, прошла в гостиную, тоскливо огляделась…
– Не дрейфь, Маринка! Прорвемся. Напиваться по ночам от страха хуже, чем некоторое время по съемным хатам прятаться. Люди за тебя серьезные впряглись, так что – не грусти. Скоро все дела порешаем, возьмешь маму с сыном… – Тормоша разговором скисшую свидетельницу, Евдокия доставала из шифоньера чистое постельное белье. – Вот. Пока я моюсь, застели себе диван. Я быстро!
