В соревновательном спорте, играх и состязаниях мошенничество – это все, что препятствует меритократии, то есть победе достойнейших. В идеале победить должен лучший. На все, что подрывает уверенность в корреляции между способностями участников и исходом состязания, смотрят с подозрением – и не важно, было это явным нарушением правил или нет. На самом деле, спортивные правила часто меняют ради сохранения связи между реальными способностями спортсменов и результатом, как, например, в случае запрета стероидов в профессиональном спорте. Мы придаем большое значение равным условиям не только в спорте, но и в других видах меритократических соревнований. Чем честнее соревнование, тем достовернее данные об относительной приспособленности победителя, которые поставляет выигрыш. Если нет претензий к честности состязаний, то выбор партнера, основанный на спортивных результатах, становится максимально эффективным. В главе 8 мы обсуждали, что особенности нашего разума, лежащие в основе спортивных способностей, могли появиться в результате полового отбора. Но наши связанные со спортом инстинкты включают и мощный аппарат моральных суждений.
Беспокойство о меритократии, или справедливости, наполняет человеческую социальную жизнь, выходя далеко за рамки спорта. Что же такое меритократия? Воплощенная меритократия предполагает, что социальный статус несет максимум информации о приспособленности. На первый взгляд кажется, что “меритократическое” моральное чутье не может иметь биологическую природу. Человек со средними заслугами и средней приспособленностью по определению не может победить в состязании, которое отвечает принципу меритократии. Зачем же людям средней приспособленности заботиться о воплощении этого принципа? Я думаю, что люди хотят иметь возможность выбрать лучшего партнера из доступных им и потому приветствуют меритократию в состязаниях между представителями противоположного пола. Никто не хочет, чтобы его превзошли более “качественные” соперники, зато все хотят возвыситься над конкурентами с меньшими возможностями. Не только первое место имеет значение: важна любая видимая разница в приспособленности и социальном статусе. Таким образом, все люди заинтересованы в меритократических соревнованиях, поскольку они позволяют эффективнее выбирать партнера. Вероятно, наша забота о справедливости имеет именно такое происхождение.
Но не нужно путать равенство возможностей (меритократию) и равенство результатов (эгалитаризм). Племена охотников-собирателей в некоторых отношениях очень эгалитарны: например, они поровну делят мясо, озвучивают собственное мнение на советах племени и не дают никому провозгласить себя племенным вождем. Однако в вопросах размножения они чаще всего меритократичны. Это связано с тем, что выбор партнера делает невозможным равенство результатов на уровне репродуктивной конкуренции. Из-за дискриминационной природы выбора партнера все эгалитарные утопии здесь утопичны. Женщины искренне могут поддерживать идею равной доступности секса для всех мужчин, но ни одна женщина как индивидуум не захочет отказаться от своего права выбора партнера и отдаться непривлекательному, неприспособленному мужчине. В сексуальной сфере никто не согласится с максимой “от каждого по способностям, каждому по потребностям”. В интересах всего племени, чтобы репродуктивное состязание было меритократическим, однако племя не заинтересовано в подавлении механизма выбора партнера ради уравнивания репродуктивного успеха между всеми членами племени.
Половой отбор и Ницше
Одержимость реципрокностью довела эволюционную психологию до концентрации внимания на том, что Фридрих Ницше называл моралью стада: благоразумии, смирении, честности, совести, надежности, равенстве, подчинении социальным нормам, культе альтруизма. В сочинении “К генеалогии морали” Ницше утверждал, что во многих человеческих культурах моральная ценность приписывается совсем другим добродетелям: храбрости, мастерству, красоте, фертильности, силе, гордости, лидерству, стоицизму, жертвенности, терпимости, милосердию, радости, юмору, изяществу, хорошим манерам и созданию социальных норм. В “Воле к власти” Ницше обозначил ядро этих языческих добродетелей, которое составляют “(1) добродетель как способ принуждения, (2) добродетель как средство соблазнения, (3) добродетель как (придворный) этикет”. Что поразительно, добродетели Ницше сильно напоминают индикаторы приспособленности, поддерживаемые половым отбором.
Ницше глубже, чем любой другой философ-моралист, погрузился в исследование биологической природы моральных суждений, пытаясь понять, как они могут служить нуждам органической жизни. Он называл добродетель “атрибутом роскоши первого порядка”, обнаруживающей “прелесть чего-то редкого, неподражаемого, исключительного, незаурядного”. Благодаря своей избыточности добродетели выдают “процессы физиологического процветания или упадка”. Для Ницше добродетелью было то, что в состоянии демонстрировать только здоровый и сильный.
Конечно, мы можем вспомнить ответ дворецкого Дживса на вопрос Берти Вустера, стоит ли читать Ницше: “Вам не понравится Ницше, сэр. Это нездоровое чтение”
[71]. Ницше читал Дарвина, но не понял его. Он чувствовал, что сексуальность и сила находятся в сердце человеческих ощущений, суждений, ценностей, идеологий и знания, но он не понимал теорию полового отбора. Как и Альфред Уоллес, он ошибочно объяснял “избытком энергии” затратные демонстрации, не несущие явной пользы для выживания.
Имя Ницше до сих пор табуировано в приличном обществе из-за его незаконного присвоения нацистами. Но, пожалуй, стоит обратить внимание на его идею, что можно анализировать с биологической и психологической точки зрения не только христианские ценности, которые он называет моралью стада, но и другие. Ницшеанские добродетели, в отличие от христианских, не вызывают вопросов со стороны теории эволюции, поскольку они не столь альтруистичны. Но наш анализ человеческой морали не должен ограничиваться поведением, которое связано с интригующими теоретическими проблемами. Некоторые аспекты человеческой морали могут нести несомненную прямую пользу для выживания. Другие аспекты, такие как ницшеанские добродетели, могут отражать эволюционные адаптации для определенных типов затратных демонстраций – подобно другим гандикапам, формируемым половым отбором.
Наука выиграет, если будет рассматривать широкий спектр человеческих добродетелей, которые считаются похвальными в разных культурах. Мы как индивидуумы можем счесть, что некоторыми из этих добродетелей хвалиться уже поздновато. Героизм на войне, стоицизм, этикет сейчас явно не в моде; возможно, на то есть веские философские или практические причины. Но для ученых нет причин их игнорировать. Философы-моралисты считают, что анализа заслуживает лишь крошечная часть человеческих добродетелей и моральных суждений. А ученые должны рассматривать их все.
Что такого забавного в мире, любви и понимании?
В этой главе мы обнаружили одно из скрытых эволюционных преимуществ человеческой доброты – репродуктивное преимущество при выборе партнера. Наши предки предпочитали добрых, честных, смелых партнеров с хорошими манерами, у которых было достаточно способностей и великодушия, чтобы помогать своим любимым, детям, пасынкам, падчерицам и другим членам племени. Их не привлекали сексуально мошенники, трусы, лжецы и психопаты. Неужели в это правда так сложно поверить? Дарвинисты так упорно искали в морали эгоистичную выгоду для выживания, что мы забыли о ее романтической привлекательности.
