Эволюция растянула период словесных демонстраций у людей от ранних стадий ухаживания на весь срок сексуальных отношений. Разговоры делают отношения интересными. Женщины следуют стратегии Шахерезады, но то же самое делают и мужчины. Еще долгое время после того, как партнеры запомнят каждую телесную деталь друг друга, стратегия Шахерезады – старание сохранять интерес в общении – будет спасать пару от скуки. Вероятно, это приносило нашим предкам обоюдную выгоду: позволяло женщинам удерживать полезных мужчин, а мужчинам – преодолевать свою тягу к новым сексуальным горизонтам, когда она становилась контрпродуктивной.
По мере того как мозг наших предков увеличивался последние два миллиона лет, детям приходилось появляться на свет все менее развитыми: иначе их голова не смогла бы пройти через родовые пути. Все человеческие детеныши рождаются недоношенными по сравнению с детенышами других приматов. Люди при рождении менее самодостаточны и более уязвимы, чем практически любое другое млекопитающее. Это в свое время могло изменить ситуацию для мужчин: помощь потомству могла стать полезнее для распространения их генов, чем поиск новых половых партнеров. Стремление к новым половым связям, характерное для всех самцов млекопитающих, – древний инстинкт, который не так-то просто преодолеть. Развив потребность в когнитивной новизне, которую поставляют интересные разговоры с постоянной партнершей, мужчины, вероятно, подавили свое стремление к физической новизне других женщин. Вот почему Шахрияр научился слушать сразу же, как Шахерезада начала говорить.
Язык не для ухаживаний
Человеческий язык развился не только для ухаживаний – чтобы мы все могли говорить как Сирано или Шахерезада. Его формировали и многие другие факторы давления отбора – для общения с родственниками, для социальных демонстраций не перед потенциальным партнером, для координации совместных действий и обучения детей полезным навыкам. Даже если бы язык возник, подобно птичьим песням, исключительно как инструмент ухаживаний, не предполагающий никаких выгод для выживания, скоро он обнаружил бы и другие свои достоинства. Американский антрополог Терренс Дикон и некоторые другие ученые отмечали, что сложно представить себе социальную активность, которая не выиграла бы от применения языка. Фрустрация от посещения мест, где говорят на незнакомых языках, показывает, насколько важна эффективная коммуникация для выживания и общественной жизни.
Но фрустрация – не то же самое, что давление отбора. Следует помнить, что любая теория социальной пользы языка должна объяснять его видимую альтруистичность скрытой генетической выгодой. Если эти скрытые выгоды – репродуктивные, мы оказываемся там же, откуда начали. Те способы использования языка, которые, казалось бы, не связаны с размножением, могут работать как непрямые ухаживания. Социальные демонстрации перед теми, кого не рассматриваешь в качестве полового партнера, тоже могут улучшить сексуальные перспективы индивида. Друзья противоположного пола могут стать любовниками, у друзей того же пола могут быть подходящие на эту роль сестры или братья, а высокостатусные члены племени, впечатленные вашим ораторским мастерством, могут распространить о вас благоприятные слухи. Хорошая репутация дает громадное преимущество при ухаживании за кем-то, а две вещи, способствующие формированию такой репутации, – это хорошие слова и добрые дела.
Язык хорош для координации совместных действий, но тут мы опять сталкиваемся с проблемой альтруизма. В главе, посвященной морали, мы убедились, что групповые выгоды, извлекаемые, например, из охоты на крупную дичь или морального лидерства, могли поддерживаться половым отбором. Если способность индивида повышать успех группы вербальным лидерством оценивают потенциальные половые партнеры, то использование языка для кооперации может скрывать в себе и функции ухаживания.
Даже если неполовое селективное давление подключалось к формированию человеческого языка, половой отбор мог нивелировать его действие. Выбор партнера старается пересилить эффекты естественного отбора везде, где только можно. Для примера рассмотрим язык как способ передачи своим детям знаний о растениях и животных. Отбор на выживание может поддерживать эту педагогическую тактику: дети того, кто ее применяет, с меньшей вероятностью погибнут от укусов или отравлений. Тем не менее разные особи отличаются друг от друга по способности учить. Если бы различия оставались наследуемыми (а так наверняка и было из-за давления мутаций на сложные признаки) и если бы педагогические способности были достаточно важны, сформировались бы брачные предпочтения, благоприятствующие улучшению этих способностей. Партнеры хороших учителей могли бы производить на свет потомство, способное эффективнее обучать внуков, что, в свою очередь, позволило бы этим внукам успешнее распространять гены их рода. Доисторические воплощения Дэвида Аттенборо воспринимались бы не просто как хорошие родители, но и как сексуально привлекательные особи. В таком случае способность обучать других поддерживалась бы и естественным, и половым отборами.
Факты и фантазии
Шахерезада приворожила своего царя выдумками. Если выбор партнера сформировал язык как развлекающее украшение и индикатор приспособленности, то почему он вообще несет какую-то фактическую информацию? Другие сигналы, чья эволюция шла под действием полового отбора – какие-нибудь песни птиц или китов, – не передают ничего, кроме “я хорошо приспособлен, спарься со мной – не пожалеешь”. Ранее мы убедились, что биографии, сплетни и большой словарный запас могут быть отличными индикаторами приспособленности. Все они требуют осмысленного содержания. Но едва ли требования к их фактическому содержанию настолько высоки, чтобы объяснить наше стремление к правде или же коммуникативную эффективность языка.
Я думаю, что, как и в случае с человеческой моралью, здесь поработал процесс выбора равновесия. Любую возможную систему брачных сигналов можно рассматривать как состояние равновесия в великой игре ухаживаний. На Земле живет более миллиона видов с половым размножением, и у каждого из них свои специфические половые сигналы. Это означает, что в игре ухаживаний существует более миллиона возможных равновесий. В каждом из них особи производят лучшие из доступных им сигналов и выбирают лучших из доступных им половых партнеров, и ни у кого нет стимула отклониться от выбранной линии поведения. Видимо, у 99,9 % равновесий (то есть у большинства биологических видов) брачные сигналы не несут никакой другой информации, кроме информации о приспособленности особи. Иными словами, они служат исключительно индикаторами приспособленности. Человеческий язык – единственная сигнальная система, передающая информацию не только для нужд ухаживания. Он остается индикатором приспособленности, но в то же время выполняет и другие функции.
Проблема с подходом Шахерезады такова. Может быть два равновесия: в одном, “фантазийном”, люди производят друг на друга впечатление, травя байки о выдуманных мирах, а в другом, “фактичном”, та же цель достигается передачей достоверных знаний о реальном мире. Поскольку оба варианта демонстраций – хорошие индикаторы приспособленности, половой отбор не должен отдавать предпочтение фактам. Неужели это простая эволюционная случайность привела людей в относительно фактичное равновесие, в котором нас все-таки интересуют реальные знания и правда?
