Однако здесь возникают серьезные проблемы уже с научным методом. Теория убегающего мозга предсказывает, что у мужчин должна быть более высокая мотивация демонстрировать свой творческий интеллект всеми возможными способами – точно так же, как самцы птиц более мотивированы петь. Человеческая история показывает, что основной вклад в культуру многих обществ вносили мужчины репродуктивного возраста. Но долгое время культурные традиции этих обществ пронизывало угнетение женщин, и из-за этого в том числе искажались исторические записи. (Возможно, эволюционно эти традиции связаны со склонностью мужчин к жесткому контролю партнера, но эту склонность нужно отделять от склонности к творческой самопрезентации.) Честно говоря, я не знаю, насколько можно доверять культурной летописи, которая свидетельствует о гораздо большей склонности мужчин к творческим демонстрациям и тем самым вроде бы подтверждает теорию убегающего мозга. Разумеется, не надо думать, что такая летопись напрямую отражает развившиеся в ходе эволюции различия между мужчинами и женщинами. Но если мы решим совсем ее игнорировать, то это будет связано с предполагаемой научной недостоверностью источника информации или же с тем, что его содержание кажется нам неполиткорректным? Должны ли мы отказаться от теории эволюции разума, которая хорошо предсказывает наблюдаемые межполовые различия, в пользу какой-то другой, слепой по отношению к полу, теории, которая предсказывает вожделенное равенство полов по культурному вкладу, чего никогда не было ни в одном человеческом обществе?
Соловьи-самцы больше поют, а павлины демонстрируют более впечатляющие узоры, чем самки. Человеческие самцы тоже больше поют и говорят на общественных сборищах, создают больше картин и архитектурных сооружений. Возможно, нам следует считать сходство между павлинами и мужчинами чистой случайностью: павлины приобрели эти черты в результате полового отбора, а мужчины – в результате многовекового давления патриархата, эффект которого просто совпал с эффектом убегающего полового отбора. Этот вопрос настолько сложен с научной точки зрения и настолько политически деликатен, что мы едва ли сможем получить на него ответ до тех пор, пока эволюционные психологи, историки культуры и ученые-феминисты не научатся сотрудничать, соблюдая взаимное уважение, забыв о предвзятости и поставив во главу угла поиск правды. Лично я считаю, что на основе доступных к этому моменту данных можно сделать два предварительных вывода: во-первых, теория полового отбора объясняет многие различия между мужчинами и женщинами (включая разницу в склонности к публичным творческим самопрезентациям), а во-вторых, творческое самовыражение женщин последние несколько тысяч лет подавляли нездоровые традиции. Кто-то скажет, что это взаимоисключающие выводы, но я не вижу здесь никакого противоречия – ну разве что на уровне идеологической моды, подобно тому, как конфликтуют лаймовый зеленый и синий электрик.
Итак, подведем итог. При совмещении всех имеющихся данных о межполовых различиях получается неоднозначная, запутанная картина. На уровне размеров мозга и общего интеллекта различия слишком малы, чтобы их могла объяснить теория убегающего мозга. Несмотря на то что размер мозга у обоих полов примерно на 40 % коррелирует с общим интеллектом, мозг мужчин, в среднем чуть более крупный, не дает им интеллектуального преимущества. На уровне же полового поведения и вклада в культуру разрыв между полами огромен – но, во-первых, он быстро сокращается, а во-вторых, он неразрывно связан с патриархальными культурными традициями. В целом складывающаяся картина не подтверждает теорию убегающего мозга в ее предельной форме, как и любую другую теорию, где главная движущая сила эволюции разума – конкуренция самцов за самок посредством изготовления инструментов, охоты и групповых стычек. Если половой отбор действительно играл важную роль в эволюции разума, это должен был быть не тот отбор, что порождает ярко выраженные межполовые различия по размеру мозга и общему интеллекту. И здесь может быть полезно отойти от теории убегающего мозга и рассмотреть межполовые различия в более глобальном эволюционном контексте.
Яйцеклетки и сперматозоиды
Для полового отбора необходимо половое размножение, но не разделение по полам. Если выбор партнера будут осуществлять гермафродиты, они тоже смогут обрести брачный декор, привлекательный для других особей своего вида. Гермафродиты встречаются среди животных, их много среди цветковых растений. Поскольку они тоже конкурируют за партнеров, у них тоже развиваются украшения. Половой отбор не требует для своей работы различий между полами и не всегда их производит.
Однако у большинства животных разделение по полам в эволюции все же возникло. По сути, такие животные просто специализировались на изготовлении разноразмерной упаковки для ДНК. Женский пол пошел по пути производства больших упаковок, наполненных помимо ДНК питательными веществами, которые должны давать будущему потомству толчок к развитию. Мужской пол приспособился производить самые маленькие из возможных упаковок, оставляя ДНК практически голой и не передавая потомству никаких питательных веществ. Иными словами, самки производят яйцеклетки, самцы – сперматозоиды. Фундаментальное различие между полами заключается в том, что самки вкладывают в потомство больше энергии в виде питательных веществ.
В начале 1970-х биолог Роберт Триверс пришел к выводу, что именно из разницы в “родительском вкладе” следует все остальное. Поскольку яйцеклетки обходятся женскому полу дороже, чем мужскому – сперматозоиды, самки производят меньше половых клеток, чем самцы. Но для зачатия требуются одна яйцеклетка и один сперматозоид, а значит, яйцеклетки – это ограниченный ресурс. Тогда, по мнению Триверса, вполне логично, что конкуренция среди самцов за возможность оплодотворить яйцеклетку должна быть выше, чем среди самок за порцию спермы, и что самки должны быть избирательнее самцов. Самцы соревнуются за количество самок, а самки – за качество самцов. Логика спроса и предложения, которую предложил Триверс, объяснила, почему у большинства видов самцы ухаживают, а самки выбирают.
Особенно велик вклад в потомство у самок млекопитающих: длительное вынашивание плода и выработка молока очень затратны. Это многократно усиливает контраст между мужской конкуренцией и женской разборчивостью. Например, минимальный вклад в потомство у наших далеких праматерей заключался в том, что они девять месяцев вынашивали плод и еще по меньшей мере пару лет кормили грудью. Минимальный вклад со стороны наших праотцов заключался в совокуплении продолжительностью несколько минут и чайной ложке спермы. (Для большинства самцов приматов это даже не минимальный, а стандартный вклад.) Самки могли рожать детеныша каждые три года или около того. Самцы имели возможность зачинать очередного потомка хоть каждую ночь, если удавалось найти самку, которая была не против. Это теоретическое различие имеет много подтверждений на практике. В обществах охотников-собирателей почти нет женщин, у которых больше восьми детей, тогда как самые привлекательные мужчины зачастую имеют более двух дюжин детей от разных женщин.
До появления контрацепции репродуктивный успех мужчины рос по мере увеличения числа его половых партнеров и ничем не ограничивался. Каждая способная к деторождению женщина, которую мужчине удавалось соблазнить, означала еще одного потенциального ребенка, несущего его гены. Репродуктивный же успех женщины достигал своего предела гораздо быстрее. Зачатия от одного партнера было достаточно, чтобы обеспечить женщине репродуктивную “занятость” на ближайшие три года. Кто-то скажет, что двух детей одному мужчине вполне достаточно – так численность популяции можно поддерживать на постоянном уровне. Но эта идея подразумевает, что эволюция действует на благо видов, а это не так. При таком раскладе гены сексуально амбициозных мужчин быстро вытеснят гены тех мужчин, которым хватает одного полового партнера и двух детей.
