Внушительные бюсты и ягодицы развились у женщин не потому, что мужчины-гоминиды однажды зафиксировались на полусферах как платонических идеалах красоты. Эти части тела развивались как надежные индикаторы молодости, здоровья, фертильности, симметрии и достаточных жировых запасов. У голодающих и болезненных женщин не бывает пышных форм. Они расходуют жировые запасы на то, чтобы оставаться в живых, а не крутиться перед мужчинами в надежде кого-нибудь завлечь. Поскольку у голодающих женщин обычно прекращается овуляция, женщины с невыраженными ягодицами и грудью часто оказываются бесплодными. У бегуний на длинные дистанции, балерин и женщин, страдающих анорексией, с потерей большей части жира обычно уменьшаются размеры груди и ягодиц и нередко прекращаются овуляции и менструации. Ягодицы, как и грудь, показывают важность мужского выбора в человеческой эволюции.
Тела, лица, люди и мозги
Мы рассмотрели четыре варианта: пенис, клитор, грудь и ягодицы, – но телесные брачные украшения на этом не заканчиваются. Поскольку для этих четырех частей тела характерны яркие межполовые различия, они несут много информации о мужском и женском выборе. Однако они вносят относительно небольшой вклад в физическую привлекательность по сравнению с лицом, ростом, пропорциями и общим состоянием организма. Минимум волос на теле, длинные волосы на голове, межполовые различия мускулатуры – тоже важные свидетельства выбора партнеров нашими предками. Нэнси Эткофф в книге “Выживание красивейших” (Survival of the Prettiest) и Десмонд Моррис в книге “Наблюдая за телом” (Bodywatching) очень подробно рассмотрели все эти прелести.
Однако я бы хотел упомянуть несколько особенностей строения человеческой головы, благодаря которым мозг встроен в контекст телесного окружения. Голова – это основной ориентир при выборе партнера для обоих полов. Она полна разнообразной информации о приспособленности, потому что обеспечить ее развитие очень сложно, и многое может пойти не так. Передняя поверхность головы в ходе эволюции стала рельефной. В эволюции вообще существует тенденция к расположению органов чувств на переднем конце тела: так удобнее всего сканировать ту часть окружающего пространства, к которой животное повернуто головой, и сигналы от органов чувств так быстрее достигают мозга. Потому-то наши глаза, уши, нос и язык сосредоточены в одном месте, а не распределены по всему телу. Отверстие для приема пищи в ходе эволюции тоже расположилось поближе к мозгу, благодаря чему мы можем эффективно контролировать, что мы едим и как жуем. Плод эволюции, сосредоточивший органы чувств и рот так близко к мозгу, называется лицом.
Инопланетному биологу столь неблаговидная сконцентрированность органов на небольшом участке тела, вероятно, показалась бы отталкивающей. Он изумился бы тому, что лица нам представляются ключевым критерием физической красоты. Если бы инопланетянин не воспринимал индикаторы приспособленности так же, как мы, он или она (или оно) был бы озадачен тем, что мы обращаем столько внимания на одну-единственную часть тела, которая настолько сложна, что мало у кого вырастает идеальной. Не проще ли было сосредоточиться на спине или бедрах, правильное развитие которых намного проще обеспечить? Да, это было бы проще. Но тогда мы не получили бы нужной нам информации о приспособленности. Вместо того чтобы отвести взгляд от уродливого лица, странные пропорции и асимметрия которого кричат о вредных мутациях его хозяина, мы можем грубо пялиться именно на него – а не на пенис или грудь, например. Неужели мы настолько неучтивы? На самом деле мы непроизвольно уделяем больше внимания той части тела, где различия в приспособленности проявляются ярче всего, и назначаем ее главным вместилищем индивидуальности. Где сильнее проявляются мутации, туда мы и направляем свое сексуальное и социальное внимание. Описание человека подразумевает отображение его лица.
На протяжении почти всей этой книги я приписываю те же свойства и мозгу. Лица мы воспринимаем при помощи зрительной системы. Эффективность же чужого мозга мы можем оценить лишь косвенным путем, наблюдая за ухаживаниями. У нашего вида красота не лежит на поверхности, она кроется глубоко под кожей. Механизм выбора партнера проникает через наши лица в глубины мозга, чтобы хорошенько покопаться в наших умах. Он делает это в основном через уникальную спайку между нашим мозгом и ртом, благодаря которой мы можем разговаривать, а не только жевать и хрюкать. Внимание к лицу и мозгу при выборе партнера, наша одержимость именно теми частями тела, гармонично сформировать которые труднее всего, – это мощный аргумент в пользу теории индикаторов приспособленности.
Слабое тело, сильный разум?
Теперь, когда мы обсудили несколько примеров влияния полового отбора на наши тела, вернемся на шаг назад и рассмотрим, как соотносится эволюция человеческого тела с эволюцией человеческого разума. В середине XX века многие эволюционисты считали, что люди телесно деградировали относительно других человекообразных обезьян – диких, крепких и сильных. Они предполагали, что наша физическая слабость каким-то образом стимулировала увеличение мощности мозга, и за счет этого мы смогли сохранить свою экологическую нишу во враждебной доисторической Африке. Эта точка зрения отражена в научно-фантастической повести “Уолдо” Роберта Хайнлайна, где наши далекие потомки, путешествующие по космическому пространству в условиях невесомости, в 10 раз слабее нас и во столько же раз умнее – а как же иначе, если мы в 10 раз слабее и в 10 раз умнее шимпанзе? Представления антрополога Эшли Монтегю о неотении оказали большое влияние на целое поколение его коллег: он считал, что тело человека слабее и больше напоминает детское по сравнению с телами других человекообразных обезьян; это придает ему универсальность и гибкость, уникальным образом подходящие для развития культуры.
Но этот взгляд – что наш мозг развился для компенсации недостатка мышечной силы – не подтверждается палеонтологическими данными. С тех пор как 1,7 миллиона лет назад появился Homo erectus, наши предки заняли достойное место среди самых крупных и сильных приматов, когда-либо существовавших. Самцы Homo erectus, по всей видимости, дорастали почти до 1,8 м и имели массивный скелет, что может свидетельствовать о креплении к нему сильных мышц. Когда современные Homo sapiens вели образ жизни охотников-собирателей в богатой пищей среде, они тоже вырастали высокими и массивными. Пока мозг наших предков утраивался в объеме, тело тоже увеличивалось. Мы на 60 см выше и в два раза тяжелее, чем наши прямоходящие предки, жившие 4,2 миллиона лет назад. Случись нам встретиться, их больше впечатлили бы наши размеры и сила, чем слабые колебания воздуха, которые мы называем языком.
Последние два миллиона лет наши предки были крупнее любого насекомого или амфибии, крупнее и сильнее 90 % птиц, рептилий и млекопитающих (в первом приближении млекопитающие – сплошь грызуны и зайцеобразные). Среди трехсот с небольшим видов современных приматов только самцы горилл (средняя масса около 160 кг) заметно массивнее мужчин (средняя масса около 70 кг), а самки горилл и самцы орангутанов – лишь слегка. Самцы шимпанзе весят не больше 60 кг, а бонобо – не больше 40 кг. Наши предки были самыми мощными среди всеядных животных Африки. Крупнее были только некоторые копытные, часть хищников, слоны, мастодонты, бегемоты и носороги. Но когда наши предки научились кидаться камнями, махать факелами, нападать группами и бегать на длинные дистанции под полуденным солнцем, они, вероятно, стали самыми ужасающими животными в Африке. Это чудо, что они вообще озаботились развитием интеллекта.
