А искусство ли это?
Теория индикаторов приспособленности гораздо лучше объясняет эстетику искусства народного, чем элитарного. Народная эстетика имеет отношение к тому, что отражает вкусы обыкновенных людей, а элитарная – к объектам искусства, которые высокообразованные, богатые представители элиты научились считать заслуживающими внимания со стороны их “одноклассников”. В случае народной эстетики в центре внимания находится само произведение, отражающее мастерство художника. В элитарной эстетике важнее всего реакция зрителя, то есть социальная демонстрация. Человек “из народа”, взглянув на пейзаж, скажет что-то вроде “Ну-у, корова отлично нарисована, но сама картина вроде слегка испачкана”, представитель же элиты выдаст: “Занятно видеть, как Констебл своей пассионарной манерой письма бросает вызов благостной банальности пасторального жанра!”. Первая фраза – естественное выражение типичных эстетических вкусов человека, оценивающего чужую художественную демонстрацию. Вторая фраза – по большей части собственная демонстрация, только вербальная.
В элитарной эстетике работают те же самые сигнальные принципы, что и в половом отборе, но происходит это в культурных направлениях, специально выстроенных так, чтобы максимально контрастировать с народной эстетикой. Элите доступны любые виды демонстраций, в том числе весьма затратные и даже расточительные. Как правило, ее представители стремятся подчеркнуть свою непринадлежность к основной массе человечества, замещая естественные человеческие вкусы изощренными, надуманными предпочтениями. Скажем, простому человеку нравятся яркие веселые цвета, а элита выбирает монохром, нежные пастельные оттенки и едва уловимые оттенки белого. Если обычного человека в искусстве привлекают хорошая техника и очевидное мастерство, то элита может ценить экспрессию, произвольность, психотизм, псевдодетский отказ от академичности. Народу нравится реализм, элите – абстракционизм. Такие предпочтения дают элите простор для демонстрации интеллекта, обучаемости, чутья к культурным веяниям. Но для эволюционного психолога намного интереснее та красота, которую видят простые люди в простом декоративном и реалистичном искусстве: о происхождении искусства она может рассказать гораздо больше.
Теория индикаторов приспособленности позволяет объяснить неловкие реакции обычных людей, попавших в музей современного искусства. На абстрактную картину художника-экспрессиониста стандартно реагируют неприятием: “Мой ребенок нарисовал бы не хуже”, “Любой дурак так может”, “Даже обезьяне такое под силу”. Но вместо того чтобы снисходительно посмеиваться над такими комментариями, подумаем лучше, какого рода эстетические инстинкты в них проявляются. Фраза “Мой ребенок нарисовал бы не хуже”, скорее всего, означает “Я не вижу здесь никаких признаков отточенного мастерства, которое должно отличать зрелого профессионала от новичка”. Смысл высказывания про “любого дурака” примерно такой: “Эта работа не позволяет оценить уровень общего интеллекта автора”. Реплику про “обезьяну” можно переформулировать как “В этой работе никак не проявляются уникальные когнитивные и поведенческие возможности нашего вида приматов”.
С точки зрения сигнальной теории эти комментарии вовсе не глупые. Большинство людей желает интерпретировать произведения искусства как индикаторы мастерства и креативности художника, однако некоторые художественные стили это сильно затрудняют. Вполне закономерно, что люди испытывают фрустрацию. Их психика оснащена эффективными инструментами для оценки приспособленности художника на основе его работ, а многие жанры современного искусства не позволяют этим инструментам нормально работать. Посетители заплатили за вход в музей, чтобы посмотреть на настоящее искусство, а вместо этого им подсовывают работы, которые будто специально созданы, чтобы рушить представления о качестве. Историк искусства Артур Данто подметил, что “мы вступили в эпоху такой тотальной свободы искусства, что теперь искусство кажется лишь названием для бесконечной игры с идеей самого себя”. Из-за этой экстремальной свободы людям стало трудно судить о таланте художника. Это не означает, что все искусство должно быть простым для понимания, или что элитарное искусство ущербно, или что нам всем лучше быть филистерами и не переживать на сей счет. Склонность людей видеть в произведениях искусства индикаторы приспособленности я здесь использую лишь как ключ к эволюционному происхождению искусства. Я вовсе не говорю, что искусство обязано потакать этой склонности и что все люди должны разделять именно такой взгляд на искусство.
Возможно, обсуждая эволюцию искусства, на самом деле мы обсуждаем эволюцию способности человека превращать материальные объекты в рекламу собственной приспособленности. Не исключено, что, говоря об эстетике, в действительности мы говорим о предпочтениях к таким качествам рукотворных предметов, которые отражают приспособленность ремесленника. Такая точка зрения предполагает, что эстетика отчасти перекрывается с социальной психологией. Мы обладаем естественной способностью по работам художника определять его замысел и степень мастерства. Созерцание прекрасной работы естественным образом выливается в уважение к автору. Вовсе не обязательно, что мы сразу влюбимся в художника, но при встрече нам будет очень интересно, соответствует ли его фактический фенотип фенотипу расширенному.
Искусство до эпохи механического воспроизведения
Зародившееся в викторианской Англии движение “Искусства и ремесла” затронуло глубокую проблему, актуальную в эстетике до сих пор: место человеческого мастерства в век массового производства и массовой информации. Бо́льшую часть времени своего существования человечество не располагало устройствами, позволяющими механически воспроизводить картины, украшения, арт-объекты. Сейчас такие устройства есть, и мы можем делать это с высочайшей точностью и дешево. Нас окружают продукты массового производства, безупречные по форме и цвету, с идеально обработанной поверхностью и выверенными деталями – художники прошлого были бы поражены их качеством.
Механическое воспроизводство нанесло смертельный удар по некоторым из наших традиционных эстетических предпочтений. Веблен отмечал, что, когда ложки изготавливали вручную, самыми красивыми считались наиболее симметричные, тщательнее всех отшлифованные и затейливее всех расписанные. Но когда их начали выпускать в промышленных масштабах, все ложки стали идеально симметричными, гладкими и отлично украшенными. Эти качества уже не свидетельствуют о мастерстве ремесленника – теперь это признаки дешевого массового производства. Эстетические стандарты поменялись. Сейчас нам нравятся ложки нарочито ручной работы, слегка асимметричные, с очаровательными шероховатостями и грубоватым декором, которые посрамили бы любого подмастерья ювелира в XVIII веке. Сегодня уже сама способность современного мастера изготовить ложку из металлического сырья кажется поразительной. Для архаичных культур такие низкие стандарты не были типичными. Описывая в “Первобытном искусстве” свои наблюдения за племенами Океании, Франц Боас отмечал: “Эстетическая ценность технического совершенства признается не только цивилизованными людьми. Это явствует из оформления ремесленных изделий первобытных племен, избежавших пагубного влияния цивилизации с ее засильем товаров машинного производства”.
