Одного его вида оказалось достаточно, чтобы вывести Лео из оцепенения.
– Что случилось? – спросила она.
– На одной из моих фабрик в северной части штата произошел пожар. Я должен ехать туда. Несколько сотен человек оказались запертыми внутри, и меня неправильно поймут, если я останусь здесь пить шампанское, пока они, возможно, будут умирать. Ты меня понимаешь?
– Разумеется, – сказала Лео. – Я поеду с тобой. Быть может, я сумею помочь.
– Нет. Оставайся здесь и развлекайся. Кто-то из нас должен это делать.
Прежде чем она успела возразить, он поспешно удалился, оставив ее на попечении некоего Джеффри, впопыхах призванного проследить за тем, чтобы она хорошо провела время. Но ее не заинтересовали ни нежное пюре со взбитыми сливками, ни креветки с латуком, ни фуа-гра, ни черепаховый суп, хотя Джеффри настаивал, что она должна непременно их попробовать. В комнате было невыносимо душно, и у нее загорелись щеки, вспотели ладони, а платье стало казаться слишком тесным.
– Прошу прощения, – прошептала она и выскользнула из банкетного зала, ища местечко поспокойнее.
Она зашагала по коридору и свернула не туда, попав в Дубовую гостиную, оккупированную мужчинами, – сплошь кожаная обивка, камины и сигары. Облокотившись о барную стойку, здесь стоял Эверетт, и она увидела его таким, каким он не желал представать перед нею, – с лицом, искаженным мучительной болью, с морщинами, собравшимися на лбу, и полуночной тьмой в глазах.
Она едва не разрыдалась. Но вот он поднял голову и заметил ее, и тогда она пересекла комнату и остановилась рядом. Ей очень хотелось накрыть его руку своей, чтобы хотя бы таким невинным жестом смягчить боль в его сердце и своем собственном.
– Выпьешь? – спросил он.
– Большую порцию, – сказала она.
– Лео! – Это оказалась Фэй, конечно же. – Вот ты где. Что это ты делаешь, забившись в уголок, когда должна танцевать и веселиться? Ретт, я приказываю тебе пригласить меня на тур вальса, а ты, Лео, познакомься с мистером Райтом, который с удовольствием потанцует с тобой.
Мистеру Райту перевалило уже за шестьдесят, он был тучен и невысок, а пахло от него так, словно он никогда не слышал о ванной. Желудок у Лео подступил к горлу.
Ничего не видя перед собой, она рванулась прочь. Она бежала куда глаза глядят, но вскоре сообразила, что пересекла огромное фойе и шагает по аллее Павлинов, соединяющей здания «Уолдорф» и «Астория». А потом она оказалась снаружи, на Пятой авеню, и смотрела на почти пустую и безлюдную улицу. Она вдруг поняла, что здесь очень холодно, что у нее нет с собой даже шали и что она осталась одна в свою первую брачную ночь, стараясь догнать нечто, что, как она убеждала себя, навсегда осталось в прошлом. Лео без сил опустилась на ступеньку и прислонилась головой к колонне. Она не слышала ничего, ни звука шагов, как вдруг над ухом у нее прозвучал чей-то голос:
– Лео?
Она подняла глаза и взглянула в лицо мужчине, которого любила.
– Что я делаю? – прошептала она.
– Не знаю. – Эверетт присел рядом с ней.
– Господи, на кого мы похожи! Сидим здесь на холоде вместо того, чтобы развлекаться в самом роскошном отеле города. Женщина в свадебном платье. И мужчина… – Лео умолкла. Как закончить это предложение?
Она не собиралась делать ничего подобного; казалось, голова ее поступила по собственному разумению, уткнувшись в плечо Эверетту. А он взял ее за руку, другой рукой обняв за плечи и прижавшись щекой к ее голове. Они сидели, боясь пошевелиться, потому что любое движение нарушило бы их безмолвное единение, которое больше никогда не повторится и которое поэтому следовало лелеять и оберегать, пока оно длится.
Его слезы увлажняли ей волосы.
– Что я наделала? – прошептала она.
Эверетт сжал ее руку.
– Ты сделала то, что должна была.
– Как и ты. – Она вытерла глаза.
– Не плачь. Мне невыносимо видеть, как ты плачешь.
– Тогда и ты не плачь.
Он крепче прижал ее к себе, и она почувствовала, как он проглотил комок в горле, стараясь справиться с глухой тоской ради нее, как и она глотала слезы ради него.
– Ты нужен Алисе, – с трудом проговорила она.
– Я знаю, – ответил он. – Прости меня. У меня такое чувство, словно других слов ты от меня не слышала. Мне не следовало…
– Нет, ты должен был, – возразила Лео. – Как бы теперь мне ни было больно, я познала настоящую любовь.
– Она останется с тобой навсегда. Даже если я не смогу выказать ее.
Она вновь взглянула на него, зная, что в последний раз видит его таким, уязвимым и настолько близким, что ей достаточно протянуть руку, чтобы погладить его по щеке. Он улыбнулся ей, и молодость вернулась к нему на мгновение; ему снова было всего лишь двадцать шесть, и у него не было жены-обманщицы и ребенка, которого он любил, но которого подбросили ему, словно хомут на шею, навеки привязав его к Матти.
И тогда Лео совершила поступок, который дался ей тяжелее всего на свете, – она встала, не поцеловав его, не позволив свершиться более ничему, кроме короткого разговора. Но если он может быть достаточно сильным, чтобы вынести жизнь с Матти ради Алисы, то и она последует его примеру.
– Можно ли жить в браке без любви? – спросила она.
– С ребенком – да, – ответил он.
С ребенком. По щеке Лео скользнула одинокая слеза. Она оплакивала их ребенка, который сейчас жил и был любим – Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы ее любили! – в другой семье. Рука Лео взлетела ко рту, и она отвернулась.
– Прощай, Эверетт, – сказала она.
– Я люблю тебя, Лео. – Он буквально выдохнул эти слова, но Лео все равно расслышала их, прежде чем они растаяли в холодной октябрьской ночи.
Глава двадцатая
Время летело быстро. Компания «Ричиер Косметикс» открыла салоны красоты в Лондоне и Париже, а к 1922 году все универсальные магазины в Америке торговали их изделиями. Лотти влюбилась и вышла замуж, но, вопреки традиции, продолжила работать, и Лео назначила ее креативным директором «Ричиер Косметикс». Джиа и Джимми переехали в новую просторную квартиру, которая, правда, находилась там же, в Чайнатауне, в нескольких минутах ходьбы от жилища матери Джиа. Компания с тремя женщинами на руководящих постах – это было неслыханно. Даже Элизабет Арден по-прежнему окружала себя мужчинами. И, ко всему прочему, Лео постоянно приходилось совершать над собой насилие, избегая Эверетта Форсайта, что было особенно трудно, учитывая, что они вращались в одних и тех же кругах и часто посещали одни и те же вечеринки. Лео не знала, что чувствует он, но сама почти каждый вечер ложилась в постель с сильнейшей головной болью оттого, что не позволяла себе взглянуть в его сторону, цепляясь за свой бокал, как за последнюю соломинку.
