Одного взгляда на его лицо ей хватило, чтобы понять – он всего лишь честен с нею, как немногие до него. Если новости окажутся плохими, ей придется стойко перенести их, только и всего.
– Спасибо тебе за чудесный день, – сказала она и улыбнулась, когда поезд въехал на станцию.
До ее улицы они дошли слишком быстро. Алиса знала, что не сможет отпустить его без еще одного поцелуя. Но при этом она прекрасно понимала, что не может поцеловать Джесси на ступеньках своего дома.
– Иди сюда, – прошептала она и повела его за собой в проход между домами, где было так темно, что она видела лишь его глаза, сверкающие, словно крошечные звезды. Она привлекла его к себе, прижавшись спиной к стене дома, и обвила его руками за шею. Губы их встретились, раскрывшись навстречу друг другу.
Пальцы его скользнули по ее щеке, потом опустились ниже, к шее, отчего по телу ее прокатилась волна жара, и она отставила ногу, чтобы он бедрами прижался прямо к ней. А затем рука его оставила ее шею в покое, и, прежде чем она успела соскучиться по его прикосновению, он нашел подол ее юбки, и пальцы его легкими поглаживаниями взобрались по ее бедру. Он обхватил ее ягодицу ладонью, и она не удержалась и обвила его ногой за талию. Он легонько погладил кожу ее бедра, глядя на нее широко раскрытыми глазами, и Алиса увидела в них такое же горячее желание, как и то, которое терзало ее саму. Оба замерли в неподвижности; ей понадобились все ее силы – как и ему, скорее всего, – чтобы взглянуть в глаза мужчине, которого она полюбила в этот самый день.
– Только не так, – прошептал он и отнял руку. – Не в проходе между домами поздним вечером, как будто это что-то постыдное. Когда я стану заниматься с тобой любовью, я хочу, чтобы это происходило в спальне, чтобы были зажжены все лампы, чтобы я видел и чувствовал тебя всю и был уверен в том, что и ты этого хочешь.
И ей пришлось вновь поцеловать его еще и за это – как и за слова: «Когда я стану заниматься с тобой любовью».
Не «если», а «когда».
* * *
– Где ты была? – Глаза матери, словно два поисковых прожектора, впились в лицо Алисы, проникая в самую ее душу, едва она успела переступить порог. Рука Алисы взлетела к подбородку, исцарапанному щетиной Джесси.
Матти ухватила Алису за подбородок, повертела его из стороны в сторону, после чего голосом, которого устрашился бы и айсберг, осведомилась:
– С кем ты гуляла?
Алиса покраснела до корней волос. Но при этом она понимала, что наконец-то ей представился шанс высказать матери все, о чем она говорила Джесси. Пришло время обнажить шпагу и вступить в бой ради себя самой. Она проглотила комок в горле.
– Я ездила на Кони-Айленд с Джесси Валеро.
– В самом деле? – сказала Матти. Глаза ее расширились, а уголки губ дрогнули в улыбке. – Давай-ка перейдем в гостиную и обсудим это за бокалом вина.
В гостиную. Это была комната, принадлежавшая исключительно Матти, которой Алиса с отцом старательно избегали. Пересечь ее по прямой было невозможно, приходилось то и дело огибать антикварные стулья и столики на веретенообразных ножках, на которых стояли вазы с цветами, так и норовившие упасть на пол, стоило Алисе пройти мимо. Стены были оклеены желтыми с золотом обоями, а ламп было так много, что комната казалась освещенной ярче сцены, залитой огнями рампы во время торжественного финала оперы. Алиса прекрасно знала, что стоит ей туда войти вслед за матерью, как она проиграет. Матти усядется в кресло и закурит сигарету, а Алиса будет неловко стоять перед ней, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не свалить на пол какую-нибудь дурацкую безделушку. Мать получит над ней полную власть, а Алисе достанется один лишь страх.
Она протянула руку, останавливая мать, и почувствовала, как мужество переполняет ее, словно музыка, когда она начинала танцевать.
– Давай покончим с этим здесь и сейчас. Джесси Валеро – танцовщик.
– Ты выглядишь так, словно занималась с ним не только танцами.
Самодовольный голос матери все-таки внушил Алисе кое-какие чувства, но это был гнев, а не мужество – гнев того рода, который в конце концов заставил ее сказать правду. На протяжении целых девятнадцати лет она мирилась с едкой язвительностью матери, желчными репликами, адресованными отцу, но теперь поняла, что с нее хватит.
– Я целовалась с ним, – резко бросила она. – И не только, откровенно говоря. Хочешь знать, чем я с ним занималась? Тем, что тебе и в голову не придет, потому что когда кто-нибудь в последний раз целовал тебя?
Алиса стиснула зубы. Она могла бы еще многое добавить к сказанному, но это было бы подло и низко, и так же вела себя ее мать, на которую она не хотела быть похожей ни за что на свете. Однако на лице Матти не отразилось ничего, кроме презрительного изумления; она ничем не показала, что слова Алисы уязвили ее. «Пожалуй, кожа у нее толстая, как у бегемота», – подумала Алиса.
– Я не собираюсь выходить замуж за Робби, – добавила она.
– В таком случае, боюсь, что не смогу предоставить тебе крышу над головой, – проворковала Матти, но Алиса прекрасно знала, что мать ее больше похожа на бродячую кошку, чем на царицу зверей.
Нет, конечно, всегда было можно дождаться, когда домой вернется отец, и уж он-то справился бы с Матти и заставил ее спрятать коготки. Но ведь не могла же она, с одной стороны, быть женщиной, которая хочет заниматься любовью с Джесси Валеро, а с другой – оставаться маленьким ребенком, которому нужен отец, чтобы расхлебать заваренную ею кашу.
– Я долгие годы готовила Остинов к тому, что мы породнимся с ними, – продолжала Матти, – и сейчас не позволю тебе расстроить мои планы отказом.
– Я иду собирать вещи, – выпалила Алиса, ожидая, что мать рассмеется ей в лицо.
Но та даже не улыбнулась. Вместо этого она сказала:
– Ты просто не представляешь, что это такое не иметь денег, Алиса. Не иметь ничего. Быть вынужденной делать все, что только в твоих силах, чтобы выйти замуж за мужчину, у которого их столько, что они не кончатся никогда. Робби Остин – как раз такой мужчина. А Джесси Валеро – наверняка нет.
– А мне все равно.
– Потому что у тебя всегда было все, чего ты хотела.
– Как и у тебя, – огрызнулась Алиса.
На этот раз Матти рассмеялась злобным и отвратительным смехом, который Алиса предпочла бы не слышать.
– Ты не выживешь в одиночку. Я даю тебе три дня на то, чтобы ты поняла: тебе понадобятся деньги, чтобы жить где-либо еще, помимо этого дома. Увидимся в воскресенье.
Алиса не потрудилась ответить. Вместо этого она отправилась к себе в комнату, где уложила несколько танцевальных костюмов и пару платьев в сумку, куда запихнула еще и туалетные принадлежности вместе с остатками достоинства, которые мать еще не отобрала у нее. Спускаясь по широкой и длинной лестнице, она знала, что мать наблюдает за ней. Но Алиса держала голову высоко поднятой, а спину прямо, стараясь изо всех сил сохранить осанку танцовщицы, чтобы скрыть тот факт, что ей отчаянно хотелось заплакать, хотелось увидеть, как мать протягивает к ней руку и говорит: «Прости меня».
