К особой категории, которой в этом смысле делались послабления, относились военнослужащие. Опять же, для них существовала масса ограничений. Сотрудник правопорядка мог выпить в любой день недели и в любое время суток, но только при условии, что он не на службе и что на следующий день у него выходной. Пришедшие на службу в состоянии алкогольного опьянения или «с запахом» изгонялись в свинарники или на грядки.
Поэтому бар «Комбат» был единственным заведением, имеющим разрешение на постоянную торговлю спиртным. Никто не знал, каким образом, но у бармена Кости, крепкого, накачанного мужика, каждый день появлялся список тех, кому сегодня можно было наливать. Тех немногих хитрецов, кто не входил в список, но желал освежиться, Костя мягко просил уйти. Для особо настойчивых вызывался патруль и составлялся протокол со всеми вытекающими последствиями. Опять же, подобные случаи происходили очень давно, когда бар только открылся. Теперь все знали, что если у тебя нет права принять на грудь стаканчик-другой, то и соваться в «Комбат» без толку.
Атмосфера в баре была соответствующая. Приглушенный свет, любимая всеми музыка и богатый выбор напитков. Посетитель мог выбрать водку, виски, коньяк, бренди и другие популярные марки. Хотя все знали, что это один и тот же самогон, выгонявшийся в больших количествах самим Костей, с различными добавками и красителями, разлитый в соответствующие бутылки. Просто так людям было лучше и проще – заказать себе напиток со знакомым названием и хоть ненадолго ощутить себя в прежнем, спокойном времени.
Зорин с Плаховым добивали вторую бутылку «коньяка». Так как у Кости уже имелась информация, что у друзей впереди три дня выходных, им был одобрен «безлимит». Несмотря на количество выпитого, веселыми посиделки назвать было нельзя.
У Егора уже заплетался язык. Опрокидывая очередной стакан, он в тысячный раз заводил:
– Нет, Димон, ну ты мне скажи, как можно в девочку – из автомата? А? А старика – сапогами? А? Нет, ты мне скажи…
Дмитрию казалось, что если он услышит еще одно «нет, ну ты скажи», то врежет Егору бутылкой. Его самого спиртное не брало. Кроме противного привкуса во рту и слабости во всем теле он ничего не ощущал. Ни успокоения, ни веселья. Зорин уже начинал думать, что зря согласился на предложение друга.
Разлив по стаканам оставшееся в бутылке, Егор крикнул на весь бар:
– Костя, неси еще одну!
Молчаливый бармен поставил перед товарищами запечатанный пузырь и внимательно посмотрел на обоих, оценивая их состояние.
– Да ладно, Кость, все нормально, – заметив это, сказал Плахов, – мы тут еще немного.
Тот кивнул и ушел к себе за стойку.
– Пора нам, – сказал Дима.
Егор вылупился на него.
– Какое там – пора? Мы же только взяли!
– Не берет меня чего-то. Да и спать охота. И Ленка, по-моему, обиделась. Извиниться надо.
– Извиниться, – передразнил его Плахов. – За что?
Дмитрий подумал.
– Да вообще-то не за что. Просто так.
– Просто так, – опять передразнил Егор. – Вот что я тебе скажу, ты только не обижайся, но ты – подкаблучник.
Зорин пристально посмотрел на друга. Все же алкоголь начал действовать. Дмитрий чувствовал, что голова у него работает не так, как обычно.
– Я тебя щас тресну, – пообещал он.
– Не треснешь.
– Это почему? – удивился Дима.
Плахов наставил на него указательный палец.
– Потому что ты слабохарактерный подкаблучник.
Зорин поднял было руку, чтобы ударить его, но потом опустил ее на стол.
– Ну да, подкаблучник, – грустно сказал он, – но по другому-то как? Жена же. Любимая.
Они посидели с минуту молча, думая каждый о своем.
– Ладно, – сказал Егор, – пошли по домам, а то мы уже гоним чего-то. А это, – он указал на бутылку и тарелку с вяленым мясом, – я с собой возьму. Да, Костя?
Тот на секунду оторвался от протирания стакана и кивнул.
– Ну и хорошо, – обрадовался Егор, – ты же не будешь?
– Не буду, – ответил Дима, – бери.
– Чего там с погодой? – спросил Плахов у бармена.
Тот посмотрел куда-то на стену.
– Ветра нет, осадков нет. Фон в норме.
– Эт че, без намордников можно?
Костя пожал плечами.
– Это ж просто праздник какой-то! – воскликнул Егор и, запихнув бутылку в карман, пошел к выходу.
Они вышли на улицу и вдохнули прохладный ночной воздух. Редко выпадали дни, когда можно было пройтись по улице просто так, без противогаза или респиратора.
Уже почти дошли до дома, когда Плахов внезапно предложил:
– А пойдем на речку посмотрим.
Дмитрий скривился.
– Ты на нее с моста не насмотрелся?
– Да нет. Я хочу вблизи, не с моста. Я еще помню, как меня родители водили на баржи с теплоходами смотреть. До сих пор помню белый теплоход, на нем надпись «Москва» и цифры какие-то. Я тогда реально думал, что в Москве живу.
– Сто девяносто один, – сказал Зорин.
– Что?
– «Москва – сто девяносто один». Еще «Вавилон» был.
– Где они сейчас? – задумчиво протянул Егор.
– Где, где… порезали на металлолом. Плавать-то по реке невозможно.
– Ходить.
– Чего ходить?
– По реке ходят, а не плавают.
– Ты че, моряк?
– Ага. В душЕ.
Дмитрий заржал.
– В дУше ты моряк. В дУше.
Оба некоторое время хихикали над немудреной шуткой.
– Ну, пошли, – просмеявшись сказал Зорин.
Они свернули с проспекта Ленина вниз, в район, некогда звавшийся Заистоком. Он сплошь состоял из одно- и двухэтажных домов. Этакий оазис деревянного зодчества в центре города. Дмитрий шел по улице Трифонова, глядя на чернеющие на фоне ночного неба дома. Здесь здания остались почти нетронутыми, в отличие от Свечного, не было ощущения опасности и тревоги. Тут не водились мутанты, не возвышались заросли невиданных растений. Просто отсюда ушли люди. Ушли, забрав с собой все – маленьких детей и престарелых родителей, животных, вещи, чувства, мысли. Не доверяя больше свои жизни стенам из вековых бревен, променяв их на бетонные подвалы многоэтажек. Целый район в одночасье опустел, как пустеет банкетный зал после торжества, или сцена после концерта, или декорации после съемок. Дмитрий будто слышал, как старые дома просят их: «Поживите в нас хоть денек. Хоть часок. Хоть минутку». Как и все вокруг, они не хотели умирать в бесполезности и забвении.
Егор шел рядом и тоже молчал. Видимо, окружающая атмосфера подействовала и на него.
