– Стоять! Стрелять буду!
И у Яшутина сорвало предохранитель благоразумия.
Он в течение двух секунд обезоружил и воткнул лицом в коровий помёт лейтенанта, метнулся к сержанту, выворачивающему руки плачущей жене инвалида, отшвырнул его к забору с такой силой, что плотно сбитый верзила врезался головой в штакетину, ломая её.
Константин направил ствол «Макарова» на замерших приставов.
– Несите обратно!
Толпа затихла.
– Вы… не имеете права… – начал старший из троицы.
– Несите!
Опомнился лейтенант, бросился к дому, лицо в дерьме, вереща:
– Немедленно верните оружие! Вызову ОМОН!
Из дома выскочила молодая женщина со взбитой причёской «а-ля примадонна», в переливающемся всеми цветами радуги летнем платье-комби, с накрашенными чёрными губами, наклеенными ресницами и лицом укладчицы шпал, заорала зычным голосом:
– Ты чо делаешь, бандит?! Зэк гавнючий?! Не мешай людям! – Слово «людям» она произнесла с ударением на последнем слоге. – На нары захотел?! Я тебе устрою нары! Прочь с дороги! Щас упакуем в «браслеты»!
– Несите обратно! – качнул стволом пистолета Яшутин. – Живо!
Перевёл пистолет на лейтенанта.
– Замри!
Лейтенант позеленел, вздёрнул руки.
– Немедленно освободите территорию владений! – сказал Константин железным голосом, ясно осознавая, что снова влез в дерьмовый безнадёжный конфликт с чиновничьим беспределом. – Приставам здесь делать нечего! Пусть разбираются соответствующие органы! Выбрасывать людей, тем более таких больных, не позволю! Марш в дом!
– Суд постановил освободить жилплощадь! – завизжала черногубая. – Я ничего не знаю и знать не желаю! Кто вам дал право вмешиваться?! Кто вы такой?!
Константин достал удостоверение, так и оставшееся с ним, раскрыл, закрыл, спрятал в карман.
– Лейтенант Яшутин, спецподразделение Росгвардии «Зубр».
– Мне плевать!
– Зато им не плевать, – указал на лейтенанта Яшутин.
– Брось оружие! – вякнул отброшенный к забору сержант, поднимаясь на ноги и держа в прыгающих руках пистолет. – На счёт три стреляю!
Константин направил ствол на лейтенанта:
– Ну, если тебе не жалко командира, стреляй.
– Вадик, прекрати! – завопил полицейский.
Сержант подумал, опустил пистолет.
– Несите в дом, – качнул стволом Яшутин.
Приставы понесли вяло шевелящегося на носилках больного в дом.
Толпа загудела. Раздались голоса:
– Слава богу, есть ещё совестливые люди!
– Наша взяла!
– Чтоб она сдохла, краля крашеная!
Владелица дома принялась было вопить о «правах, бандитских росгвардиях, о своих связях, о том, что она засадит всю деревню в тюрьму, найдёт мальчиков, которые поломают Яшутину руки-ноги», и Константин шагнул к ней, останавливая этот поганый словесный понос.
Черногубая замолчала, отступая.
– Вон отсюда! – глухо сказал он. – Через час здесь будет наш ОМОН, останется охранять дом. С вами мы ещё разберёмся. Если вы не понимаете, что такое пожалеть инвалида, вам место в психиатрической больнице.
Константин повернул голову к полицейскому:
– Лейтенант, забирайте её отсюда и уезжайте. Оставаться этой гражданке здесь небезопасно. Ей и накостылять могут, народ у нас горячий. Скажете начальнику УВД, что этим делом займётся Росгвардия, может, он найдёт правильное решение.
В толпе жителей Митяева раздались весёлые и одобрительные голоса, заговорили о мытарствах поселенцев, которых в упор не видят власти района и вообще России.
Яшутин дождался, когда выйдут приставы, проследил за тем, как полицейские усаживают в машину черногубую, продолжавшую кричать о своих правах и грозить «висельнику», то есть Константину, всеми карами, вынул из пистолета обойму, вернул лейтенанту оружие.
– Хочешь спать спокойно, – сказал он ему на прощание, – сначала разберись в проблеме и только потом исполняй приказы таких вот отмороженных психопаток.
– Мы тебя найдём, – пообещал угрюмый сержант.
– Ох, не советую, – покачал головой Яшутин. – Вряд ли ваше начальство рискнёт связаться с нашим СОБРом.
«УАЗ» уехал. За ним тронулась и машина приставов.
Толпа начала расходиться, оживлённо обсуждая происходящее.
Из дома выскочила жена больного, кинулась к Яшутину.
– Спасибо огромное! Слов нет, что вы сделали для нас! Мы всё равно уедем, она вернётся и вышвырнет нас, но мы хотя бы сегодня ночь проведём здесь, пока Толя очухается. Не знаю, как вас благодарить!
– Никак не надо, – улыбнулся Константин, переставая переживать по поводу вмешательства в чужие распри; на сердце потеплело. – Родственники в России есть?
– Племянница в Наро-Фоминске живёт, к ней поедем.
– Вот мой мобильный. – Костя продиктовал номер телефона. – Запомнили?
– Д-да, – неуверенно кивнула Наталья.
Яшутин повторил номер:
– Звоните, если понадобится помощь.
Женщина поправила сбившийся платок, несмело посмотрела на защитника:
– А вы вправду… из гвардии?
Он засмеялся, хотя в душе заскребло:
– Вправду. Всё будет хорошо. Я тут побуду ещё немного, до вечера, но уверен, что сегодня вас не тронут. Наши чиновники запрягают так же медленно, как и едут потом.
Жена инвалида не поняла смысла шутливого замечания, торопливо закивала:
– Спасибо, побегу, Толя волнуется.
Она убежала в дом.
У калитки остались двое: Яшутин и пожилой житель деревни в сиреневой майке.
– Круто вы их, – покачал он головой. – Неужели ваш гвардейский ОМОН, али СОБР, занимается такими делами?
– Не занимается, – честно признался Константин. – Но я не мог пройти мимо беспредела, потом совесть бы замучила.
– Она вернётся, сучка крашеная.
– Знаю, но Наталья пообещала завтра уехать. Поможете ей с погрузкой больного?
– Чего ж не помочь? Чай, душа тоже имеется. Соберёмся, люди у нас понятливые.
Яшутин вернулся к дому Зинаиды, заметив, что толстяк Жабринский по-прежнему стоит у своих ворот и смотрит в его сторону. Пришло ощущение неуютного дежавю: такое или почти такое уже было, Жабринские месяц назад действовали не лучше черногубой, накатав на Зинаиду донос в полицию, что она якобы не кормит детей. Кто знает, не пожалуется ли этот «понятливый» сосед в полицию снова? Ума у него хватит.
Звонок телефона застал Яшутина в прихожей.
